Фледлунд

Смерть Эрика ничего не изменила бы, пока существовал тандем Фергюсон – Рудяк. И неожиданно река дурной инерции пошла вспять. Анализ крови Ханны подтвердил сильнейшую интоксикацию неизвестным веществом. Следующими на очереди были его кровь и беседа с полицией и земельным ведомством по вопросам экологии. Киран сказал почти правду. Что при обвале надышался испарениями и потерял память. Рассказал и о дружбе с Фергюсонами, и о том, как они наблюдались с Ханной при «ФЕМА». И про секреты Рудяка о том, что они вытворяли с Ханной. А также про тела трех неизвестных девушек в доме Фергюсонов. Местная полиция в отличие от фледлундской отнеслась ко всему серьезно и пообещала проверить. Про «ФЕМА» же выяснилось, что их уже давно подозревают в загрязнении местности фармополлютантами, но пока к ним не могли подступиться.

В итоге Киран остался в Эльмсхорне, в каком-то страшном пансионе, и делил комнату с несколькими рабочими из Польши. Его рассматривали как свидетеля по делу, но вскоре нашлись и другие подтверждения. Пока Ханна восстанавливалась и проходила всевозможные чистки, из Фледлунда начали приходить новости. Далеко не все из них были хорошие.

Второй дом Фергюсонов обыскали и тела действительно нашли, но не там, где Киран ожидал. Три женских трупа оказались закопаны в землю, но ампулы и шприцы пропали. Несмотря на признание Кирана в том, что он вколол Эрику Морфей, чтобы его остановить, доказательств теперь не было. Объяснение могло быть только одно: Фергюсоны в очередной раз за собой убрали. Со своей стороны они лишь подтвердили смерть Эрика и успели кремировать его тело. Следствие все равно началось, но, учитывая, какие зубища были у этой семьи, оно обещало быть долгим.

Слухи же о пустотах вокруг Фледлунда, наконец, привлекли внимание нужных инстанций. Пробы воды и почвы из округи оказались шокирующими. В них нашли и другие химикаты, и экологическая инспекция набрала вагон доказательств о нарушении «ФЕМА» законов по сбыту фармацевтических субстанций. Полубредовые показания, австралийского бездомного внезапно обернулись скандалом на всю страну. Газеты запестрели лицами Фергюсона-старшего и Рудяка. Про последнего пресса вдруг выкопала, что он вел какие-то запрещенные эксперименты еще в Польше в начале девяностых и уже один раз попадал под суд, но Хенрик, оценив его талант и беспринципность, вовремя выдернул его в Германию.

Следом вышла директива об аудите всей фабрики, и в первую очередь ее исследовательской деятельности. Кто-то из сотрудников «ФЕМА» анонимно сообщил полиции о Морфее и передал засекреченную внутреннюю документацию. Так вышли на других подопытных, которых оказалось около двадцати, а сэмплы всех лекарств в разработке конфисковали из лабораторий. Хенрик уже не мог уходить в глухое отрицание. Вдобавок к следствию вокруг семьи, его и менеджмент фабрики ожидал суд.

Некоторые ученые «ФЕМА» живо переметнулись на другую сторону. Стало известно, что Пирогов и Бернштайн согласились на добровольные показания против своего работодателя и начали переговоры с исследовательским институтом Берлина, куда для расследования передали разработки «ФЕМА». Это выглядело как грязный компромисс властей, не желавших терять ценные кадры, которые знали о Морфее больше всех. Бернштайн и Пирогов были готовы выплатить штрафы и работать на государство, а от «ФЕМА» открещивались как от самого страшного зла. Рудяка же никто не мог найти, и, скорее всего, тот сбежал, как обычно делал, когда пахло жареным. Сумире Харада уехала в Японию. С опозданием в прессе прознали и о внезапной смерти Эрика Фергюсона, с чем, видимо, и был связан отъезд его матери. Хенрик же остался один и собирал вокруг себя адвокатов.

Все это произошло меньше чем за месяц. Киран считал, что ему просто повезло, что нашлись люди, которые захотели его выслушать и приняли нужные меры. Иначе он со своими россказнями про телепатию и расширение сознания просто сошел бы за обычного чокнутого. Он также готовился к тому, что Сумире вонзит в него когти и он все-таки попадет под следствие, как какой-нибудь соучастник, и неизвестно, на что еще она могла бы пойти. Ему и без этого было за что сидеть. Но Сумире предпочла просто исчезнуть. Вероятно, у нее были свои причины.

Почему-то Кирана ни в чем не подозревали, и, скорее всего, в Германии просто не были в курсе его прошлых дел, а с посольством Австралии они пока не связывались. Он выглядел жертвой, а все его наводки себя подтвердили. Почему-то казалось, что правосудие дойдет и до него, и Киран готовился его принять. Дни проходили в напряженном ожидании и мыслях о том, что это неотвратимо и справедливо. Но о нем постепенно забыли. Только сам он себе своих грехов не прощал.

Среди новостей пришло и известие о Бартоше. Киран все еще звонил во фледлундскую клинику, чтобы быть в курсе его состояния.