Флейта гамельнского крысолова

Предвидя подобную реакцию, Марина, грохнув стулом, торопливо вышла из-за стола и устремилась к потрясенному и раздавленному Корниевскому. Тот стоял у окна, ссутулившись и вздернув острые плечи, отчего его высокая худая фигура казалась похожей на застывшую на болоте цаплю. Обняв мужа, женщина прижалась к рукаву его пальто бледной щекой и затихла, успокаивающе поглаживая по плечу.

– Кому все это нужно? – взорвался негодованием старый скульптор, отбрасывая ложку и сверля зятя злыми глазами. Старик вскинул руку и обличительно ткнул в тесно прижавшиеся друг к дугу изысканные вещи из прошлой жизни, как попало стащенные в большую гостиную со всей пятикомнатной квартиры, в один недобрый день сделавшей коммунальной. – Эти книги, мебель, посуда? Нэцкэ? Фарфоровые статуэтки? Эта ваша коллекция альбомов с репродукциями? Кому, я вас спрашиваю? Все равно рано или поздно заберут товарищи! Вон, матрос Гуревич и заберет! Так не лучше ли распродать, что сможем, и на вырученные деньги купить для Дениса еды? Или вы, Всеволод, полагаете, что ваша пайковая селедка излечит сына от туберкулеза?

– Отчего же, не только селедка, – хмуро откликнулся историк, в душе понимая, что тесть совершенно прав. Сердито прошествовав к камину, Корниевский сдвинул в кучу расставленные на мраморной полке восточные фигурки слоновой кости, пристроив на край селедочный сверток. И, обернувшись к столу с обедающими, тихо добавил: – Перед отъездом выдадут еще и фунт солонины.

– Сева, ты уезжаешь? – Голос Марины дрогнул. – Куда?

– В Соловецкий монастырь. С экспедицией Помгола. Должен был поехать Валя Иволгин в качестве фотографа, но Иволгин заболел. Я заходил к нему. Супруга плачет, говорит – оспа. Так что и описывать буду сам, и снимки делать.

– Не дают им покоя Соловки! – усмехнулся старик профессор, снова принимаясь за суп. – Хотя чему тут удивляться. Сокровища Соловецкого монастыря оцениваются в десять миллионов полновесных царских рублей. В девятнадцатом английские интервенты основательно опустошили монастырские ризницы. Комиссары тоже не один раз запускали лапу в закрома. И все им мало. Последнее хотят у монастыря забрать.

– Сева проследит, чтобы помголовцы не очень-то бесчинствовали, – скупо улыбнулась Марина.

За ширмой завозились, и донесся протяжный стон. Марина замолчала, прислушиваясь. Лицо ее сделалось страдальческим, а потом вдруг озарилось радостной улыбкой, и женщина проговорила: