Флоренский. Нельзя жить без Бога!

Слава о владыке Антонии как о старце распространилась в 1903 году, когда в Сарове на открытии мощей преподобного Серафима Саровского он дал глухонемой девочке съесть горсть муки и та заговорила. С этих пор люди стали приходить к нему как к провидцу и чудотворцу. Но он старался удалиться от суетной мирской славы. Старец считал, что каждый в меру своих сил наделён способностью либо к отцовской, либо к материнской любви: отец всегда занят большим делом, мать же хлопочет с малыми детьми, её любовь — потаённая, «затворная», без свидетелей. Именно такую любовь старец нёс своим чадам. Он пролагал к каждому особый путь: кому спасительнее была учёная беседа, кому — исповедь, кому — молитва.

В своей материнской любви старец бывал и по-отечески строг, но при любой суровости в его глазах оставался «кусочек ясного неба». Именно это «небушко» сделало для Флоренского старца Антония родным с первой встречи, напомнило очи так рано ушедшей тёти Юли. Ещё промыслительным показалось сходство фамилий — Флоренский и Флоренсов, — явно произраставших из общего корня.

Стала первая встреча со старцем для Флоренского беседой или исповедью — неизвестно. Но выпускника Московского университета тогда в первую очередь тревожил вопрос о выборе дальнейшего пути.

— Владыка, я порой перестаю чувствовать Христа. Не то чтобы сомневаюсь в его существовании. Нет. Просто становлюсь равнодушным, ощущаю, что «не холоден и не горяч». Мне кажется, я понял, как с этим бороться: нужна деятельность, не сама по себе, не деятельность ради деятельности, а во имя Христа, ради Христа. Только тогда живёшь с Ним. Я жажду такой деятельности непрестанно и вижу её только в монашестве. Но родители не принимают моего выбора. Я рос в благочестивой, но нерелигиозной семье. Религией отца и матери была семья, они положили на неё свои жизни, ничего не пожалев для детей. И вот теперь, когда мы выросли, семья стала рушиться. Нет вражды друг меж другом, но каждый как-то сам по себе. Нет единства, нет единения, которое, мне очевидно, возможно только во Христе. Но родителей в том не убедить, они должны прийти к этому сами, своим путём. Сейчас в моей жажде монашества они видят следствие семейного разлада. И теперь, владыка, я не знаю, какому евангельскому слову следовать: «Почитай отца и мать своих» или «Возьми крест свой и иди за Мною».

— Вы ещё не представляете, что такое монашество. Видимо, о нём известно Вам только из литературы. Желание монашества может быть или истинным — когда оно по Божьей воле; или ложным — когда есть только личное самомнение и самовольное смирение. Не стоит торопиться: если Ваше монашество угодно Богу, оно от Вас не уйдёт. Нужно набраться терпения и раньше времени не говорить о своём желании, тем более не следует смущать им отца и мать. По-моему, пока Вам лучше поступить в Духовную академию, получив на то родительское благословение. А по её окончании посмотрим, как быть дальше.

Старец давал советы, только когда чувствовал, что завоевал прочное место в сердце человека, когда до дна погружался в его положение и говорил с ним, как с родным, когда в ответ впускал человека в своё «золотое сердце». И потом уже в пастырском руководстве не жалел духовных богатств.

Ещё не разрешив сомнений, Флоренский на лето 1904 года уехал в Тифлис. Оттуда он отправился в путешествие на высокогорный перевал Цхра-Цхаро. «Девять родников» значит имя его: девять живоносных источников текут здесь, и каждый своими переливами рождает таинственную музыку, несёт небесную весть миру. Припади губами, взором, душой — утоли жажду. С вершины в 2709 метров Кавказ открывается во всём величии, мощи и красоте. На пятьсот верст видны снежные шапки, изгибы гор, будто хребет сказочного существа, уснувшего миллионы лет назад. Здесь солнце ярче, звезды в ночи из-за прозрачного воздуха кажутся ближе. Здесь облака можно зачерпнуть рукой и испить небесного млека. Взирая с такой высоты, осознаёшь, что царство Бога твоего не от мира сего.

Это был своеобразный интеллектуальный затвор. Уйдя в горы, Флоренский будто попытался приблизиться к той высоте, на которой летал орлий дух старца Антония. Гимназия, университет, естественные науки и математика, толстовство и соловьёвство, символистская поэзия — всё требовало в душе окончательной расчистки.

Результатом этого стала работа «Эмпирея и Эмпирия». Она представляет собой беседу позитивиста (А) и верующего (В), столкновение двух сфер: эмпирии — сферы научного опыта, и эмпиреи — сферы религиозной мистики, обозначение для которой Флоренский придумал как производную от античного и средневекового именования наивысшей области неба.