Флоренский. Нельзя жить без Бога!

Сбылась гимназическая мечта Флоренского — служение народу, к чему он стремился, увлёкшись толстовством. Но теперь это было особое служение: без интеллигентского самомнения и высокомерия, без толстовской самости, служение с любовью к труду на земле, но при этом без отречения от науки. Ведь благодаря ей в селе уподобляешься «универсальному человеку» эпохи Возрождения, который способен ответить на любой вопрос пытливого крестьянина. Это было поистине христианское служение — со смирением и искренней любовью к ближнему. Студенты-академики относились к крестьянам как к равным, дорожили ими как близкими друзьями, радушно принимали их в Академии, когда те приезжали поклониться мощам преподобного Сергия, одаривали толпыгинских паломников просфорами, иконами и книгами, отдавали последние деньги, возили в Москву, чтобы показать музеи, галереи и соборы. «За день, проведённый весь сплошь в обществе крестьян, я истинно отдохнул и освежился», — говорил о таких поездках Флоренский. Он не только учил крестьян, но и многому у них учился: отношению к природе и хозяйству, к семье и слову.

Пять лет — с 1904-го по 1909-й — он собирал на костромской земле фольклор, был по-настоящему обеспокоен будущим народной культуры: «Есть причины торопиться с изучением нашего быта. Железные дороги, фабрики, технические усовершенствования, освободительные идеи и газетчина — эти факторы являются гнилостными микроорганизмами, все ускореннее разлагающими быт. Возможно, что лет через 10–15 не останется и следа от многих из бесценных сокровищ фольклора, которыми владеет наша Родина. Пока можно ещё, пока есть время, надо сохранить, что успеем». «Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда» Флоренского, сопровождённое его обстоятельным предисловием, стало лишь малой частью задуманного, но так до конца и не воплощённого труда по фольклористике. Тем не менее уже здесь Флоренский утвердил очень важный принцип: не иссушать народное творчество научным анализом, а рассматривать его во всей полноте жизни, как нерасторжимый Космос, где слово или песня неотрывны от труда, каждодневных радостей и печалей, от родовой памяти. Только тогда приоткроется тайна этого творчества.

Флоренский настолько напитался им, что даже проповедь «Земной путь Богоматери», произнесённая на Успение в 1905 году в толпыгинском храме Воскресения Христова, где служил отец Троицкого, в некоторых своих фрагментах интонационно похожа на русскую сказку: «Облачком Вечерним, розовеющим в лучах Солнца-Христа, уплыла душа Её в бездонную синеву неба. Как жаждала Дева этого дня успокоения, как пылала душа Её, вожделевая Господа! Смолистый хворост не так пожирается лижущими его языками пламени, как Она, Купина несгораемая, — любовию к Вечному… Много раз посещала Матерь Божия места страданий и прославления Сына Своего. Много бесценных слёз уронили кроткие очи Её пред Господним гробом. Много теплых молитв вознеслося и с горы Елеонской».

И кажется, что Богоматерь совсем рядом: заглянешь в глаза костромской крестьянки — и увидишь лазурную бесконечность. И представляется, что подобно тому, как родную землю в «рабском виде Царь небесный исходил, благословляя», смиреннейшая Богородица ходит по Руси, распространяя свой охранительный Покров.

И на костромской земле Богоматери особенно отрадно. Потому что здесь нет суеты, нет пустых действий. Любое действие здесь — священнодейство, потому что всё зиждется на традиции. «Каждое внутрисемейное действие, даже самое пустяшное, окрашивалось оттенком ритуального совершения и освящалось, и связывалось с воспоминаниями о дедах, прадедах, чтобы оно было не личным произволом одной семьи, а было традиционным. Традиция — внешнее обнаружение преемственной связи поколений, а если связь прервана, то порывается и связь семейная», — напишет Флоренский под впечатлением от толпыгинской масленицы.

Семья Троицкого стала тогда для Флоренского идеалом православной семьи. Троицкому не пришлось доказывать родителям истинность православного пути, спасительность пребывания в лоне Церкви, не пришлось восстанавливать родовую связь. А Флоренскому пришлось одолевать тревоги и волнения — свои и родительские, связывать разорванную родовую нить. Об этом его стихотворение «Костромская сторона», написанное во время приезда в Толпыгино: