А ещё через сутки вернулся из Чифу 'Лейтенант Бураков'. Его командир, лейтенант Долгобородов, доложил не только о том, что радиотелеграфная станция консульство вполне свободно принимает сообщения из Порт-Артура, но и доставил пакет. В котором, в том числе были приказы о награждениях за сражения в начале мая. Царь отблагодарил своих воинов воистину по-царски: Командующему флотом был пожалован орден ' Святого Великомученика Георгия Третьей степени' (аналогичный - Алексееву) и производство в чин адмирала, полного адмирала, с тремя орлами на погонах. Ну и золотой аксельбант генерал-адъютанта вдобавок. Двадцать восемь адмиралов и офицеров эскадры были награждены георгиевскими крестами четвёртой степени, в том числе Иванов, командир 'Амура', Эссен, Вирен, Матусевич... Даже прапорщик Дейчман удостоился белого крестика на ленте ' цвета дыма и пламени'. Хоть ему это было и не по чину, но потопление японского крейсера - это потопление японского крейсера. Здесь жадничать не стоит - за такое георгиевского креста не жалко. Вместе с чином поручика, кстати.
А уж 'Владимиров', 'Анн' и 'Станиславов' с мечами и без, на мундирах морских офицеров закачалось столько, что встретить в крепости моряка без награды стало чем-то крайне маловероятным.
Не обошли наградами и матросов, экипаж 'Новика' например, стал 'крестоносцами' без исключения.
Прилетели двуглавые орлы и на плечи Рейценштейна с Виреном. И, если первый так ещё и не оправился от болезни, то сомнений по поводу должности бывшего (теперь уже, конечно, бывшего) командира 'Баяна' не оставалось - командовать ему крейсерским отрядом. Сомнения были в другом: кого поставить вместо вновь испечённого контр-адмирала на мостик единственного броненосного крейсера эскадры? Степан решил, не мудрствуя лукаво, пойти по пути уже проторенном реальной историей - 'Баян' принял Иванов. Тем более, что его 'Амуру' уже почти не оставалось работы как минному заградителю - почти весь запас больших мин в Порт-Артуре был исчерпан, и самое время установить на корабль-герой парочку шестидюймовок с 'Паллады' и отправить его по морям, по волнам на вольную охоту в океан, делать нервы японцам и их британско-американским покровителям. Цинджоуский перешеек держался ещё две недели. Казалось, что дивизии Оку обломают об него все свои зубы, прольют море крови, но на Квантунский полуостров не пройдут. Тем более, что генерал Белый прекрасно понимал важность поддержки с моря, и без всяких споров выделил из арсеналов крепости сотню девятидюймовых бомб для артурских канонерок, которые сожгли весь свой боезапас во время предыдущих визитов для поддержки армии. С большой пользой для защитников Наньшаня сожгли.
Так что Гремящий' и 'Отважный' ещё дважды сходили в залив, и дважды терзали своими снарядами позиции японцев. Несмотря на то, что отряд генерал-лейтенанта Штакельберга, пытавшийся прийти на выручку защитникам Квантуна японцы успешно отбили под Вафаньгоу, 'устье' полуострова было запечатано достаточно надёжно. Полки страны восходящего солнца истекали кровью, но не могли продвинуться ни на шаг.
Оку доложил обстановку маршалу Ояма. Ояма телеграфировал в Токио...
Япония шлёпнула по игровому столу козырной картой. Крыть которую было нечем.
Адмирал Того подстраховался более чем на сто процентов - транспорты с драгоценными изделиями из Йокосуки до Чемульпо сопровождали все силы Камимуры и Уриу, а там их принял сам командующий Соединённым флотом. И не столь важно, что за это время Иессен со своими крейсерами успел порезвиться в Японском море и отправить на дно четыре парохода, везущие грузы из Японии в Корею, а ещё два захватить в качестве призов и отправить во Владивосток.
Грузы из метрополии прибыли в Дагушань. Под конвоем броненосцев прибыли. Дальше их тянули по сооружённой на скорую руку двухколейке лошадьми и людьми, но, в конце концов, они оказались в том месте, где срочно требовалось их присутствие.
Июньские ночи коротки, поэтому и перерывы между боем и боем, как правило, значительно меньшие, чем осенью или зимой. Фома Гриднев, стоявший в карауле на батарее десантных пушек снятых с артурских крейсеров (её ещё называли 'крейсерской батареей') ничуть не удивился, услышав выстрел с вражеской стороны - не впервой. Солнце взошло - 'пожалуйте бриться!'. Но то шипение, что последовало за этим, оказалось совсем непривычным - до этого японские снаряды в полёте таких звуков не издавали.
Шарах! Казалось, что содрогнулась вся гора. У подножья Наньшаня вырос такой султан взрыва, какого здесь ещё не наблюдалось никогда.
- Во раскудрить твою налево! - ошалел матрос.
Грохот взрыва и дрожь земли сделали совершенно излишней команду к побудке - из землянок стали матерясь выскакивать батарейцы, к Гридневу, застёгивая на ходу куртку, подбежал мичман Чебыкин:
- Что за катавясия?
- Так что, ваше благородие, - вытянулся перед офицером Фома, - пушка у японцев новая. Такой ещё здесь не бывало - как будто с броненосца саданули...
Снова донёсся звук выстрела, и послышалось приближающееся шипение.