Фокус

— Александр не будет ничего предпринимать, если будет знать, что для всех у нас с тобой просто общий ребенок и совместная опека. Знаешь, это так… по-западному. Мы просто были молодыми, наделали ошибок, но нам хватило ума не втягивать ребенка во взрослые дрязги. Я хочу принимать участие в жизни дочери. Пятьдесят на пятьдесят. — Яна передергивает плечами и добавляет: — Конечно, не сразу, потому что Софья должна будет ко мне привыкнуть. Как бы там ни было, я всегда буду действовать в интересах ребенка.

— Что еще ты нарыла?

— Ты не женат, в данный момент у тебя нет постоянной женщины, хотя долгое время она была и, знаешь, это был не самый удачный выбор из возможных. — Яна морщит нос, тянется за очками и снова скрывает за ними добрую часть своего лица. — А еще ты оставил ребенка на непроверенную няню, и Софья могла выпасть из окна. Подумай о том, как это можно переиграть не в твою пользу. Я не хочу воевать, Андрей.

— Ты просто прешься в нашу жизнь, изображая каток.

— Подумай об этом. Мы все выиграем, если у Софьи появится мать. Не говори, что быть вечно привязанным к маленькому ребенку холостяком — такая уж большая радость.

Она встает, изображая из себя хозяйку ситуации, хоть десять минут назад выглядела чуть не вымаливающей прощение грешницей у виселицы. А знаю ли я вообще эту женщину? Вряд ли. Меня подмывает бросить что-то ей в спину, сказать, что мне глубоко насрать на ее угрозы — и в гробу я видал сраный компромисс, но… мгновенно перегорает. Не перед кем метать бисер. Да и незачем.

Я потихоньку заглядываю в игровую, где Сова вовсю копошиться в огромном бассейне, наполненном разноцветному мягкими кубиками. Визжит, когда какой-то мальчишка — явно на пару лет старше — опускает ей на голову кубик, изображая «удар наковальней», и отвечает тем же, мгновенно выводя противника из строя.

Моя девочка — не маленькая и слабая соринка. Она — Клейман, нашей породы, сильная и крепкая.

И если она в свои четыре дает отпор более крепким противникам, то мне даже стыдно пасовать.

Ну и, в конце концов, грех не воспользоваться золотой головой Антона. Зря он что ли рвет всех в клочья.

Глава тридцать седьмая: Йори

На огромной выставке ледяных скульптур прямо под открытым небом не протолкнуться.

Я приезжаю чуть позже, чем договорились мы с Андреем, потому что снова умудряюсь пересесть не на ту ветку метро. Можно сказать, к назначенному месту встречи прибегаю, запыхавшись, как загнанная лошадь, но около слепленных из снега замковых ворот их с Соней нет. На всякий случай проверяю телефон: еще двадцать минут назад Фенек написал, что они на месте.

Как ненормальная верчу головой, пока взгляд не натыкается на мою «парочку»: как раз выходят из кофейни со стаканчиками в руках. Андрей терпеть не может пить кофе на ходу и постоянно подшучивает над тем, что для меня стало розовой мечтой гулять с маленьким термосом по заснеженным улицам, долго наслаждаться вкусом горячего кофе и мысленно работать над книгами. Интересно, если я спрошу, как продвигается расследование с загадочным «А», это будет слишком явный намек?

Соня идет первой и, ожидаемо, встречает меня хмурым недовольным взглядом. Молча и явно с вызовом протягивает… милую термокружку с парочкой миньонов из популярного мультфильма. У нее такая же, но миньон один и одноглазый. Пока пытаюсь придумать достойную благодарность, Андрей показывает свою: с клыкастой фиолетовой монстрятиной из того же мультфильма.

— Я обязательно вымою ее перед тем, как вернуть, — говорю я, почему-то чувствуя сдавливание в горле как перед слезами. Я слишком романтична, конечно, но так хочется видеть в этом жесте что-то большее, чем просто купленные в одном магазине термокружки из одного набора.

— Она твоя, не нужно возвращать, — улыбается Андрей. — Надеюсь, ты любишь этих желтых чудиков.

— Уже да, — расплываюсь в улыбке в ответ. — Спасибо. Правда… спасибо.

Он с таким видом отмахивается, как будто принес в подарок дохлого жука в пустом спичечном коробке.

Сова уверенно берет его за руку и тянет за снежные ворота.

Минут через десять, когда на нашем пути попадается непреодолимое препятствие в виде мини-замка с горками, малышка уже мчится туда — и мы с Андреем, наконец, остаемся одни. Если так можно назвать одиночество посреди толчеи и шумящей детворы.

— Что-то случилось? — осторожно спрашиваю я. Не знаю, осознает ли он, но даже когда ему просто грустно, это очень хорошо чувствуется и в интонации, и в текстовых сообщениях. — Я могу чем-то помочь?

— На горизонте появилась мама Сони, — после небольшой заминки говорит Андрей. — Всплыла, как Титаник.

Он берет меня под локоть, отводит в сторону, подальше от потока людей, на чьем пути мы стоим, как волнорез. Подталкивает на вылепленные из снега ступени, так что теперь наши глаза на одном уровне, и я могу хорошо рассмотреть морщинки усталости в уголках глаз, и пару порезов на щеке, как будто у Андрея дрогнула рука, когда он брился.

— И что она хочет? — Придвигаюсь ближе, Андрей подается навстречу, и мы потихоньку сталкиваемся лбами и нашими термокружками.