Фокус

Она почти сразу открывает глаза, но несколько секунд осматривается по сторонам, лишь в конце фиксируя взгляд на моем лице, как будто пытается понять, реальность я или продолжение сна. Возится и пыхтит, не сразу освобождая руку из хитросплетений покрывала, протягивает ладонь, чтобы притронуться к моей руке. Так осторожно, только кончиками пальцев.

Есть что-то особенное в том, чтобы увидеть женщину утром после секса. Потому что, даже если кто-то скажет, что это — не так, за пару часов сна на проходит долгий путь трансформации, чтобы в итоге стать совсем другим человеком.

Бля, откуда в моей голове эта хрень?

— Доброе утро, — шепчет еле слышно и потихоньку, опираясь на мою руку, садится. — Я даже не помню, как уснула.

— И как храпела на весь дом тоже не помнишь? — поддергиваю я. Это сильнее меня: мне слишком нравится цвет смущения на этих круглых щеках. Забавно, что при всей ее худобе — теперь я видел достаточно, чтобы это понять — у выдумщицы все равно немного по-детски высокие щеки и короткие пухлые пальцы.

— Я не храплю.

— Ты часто спишь с мужчинами, которые утром могут это подтвердить?

Конечно, это чистой воды провокация, но мне нравится результат: сведенные к переносице брови, плохо спрятанная паника. То есть раздвигать передо мной свой ножки она не стеснялась, но стоило узнать, что храпит — готова прямо в одеяле бежать за тридевять земель.

— Прости, пожалуйста, — путаясь в буквах, просит выдумщица, очень смешно пробираясь вдоль по дивану. — Я никогда даже не думала…

— Йори, я пошутил. Ты просто сопишь, но это вполне милые звуки.

Она секунду смотрит на меня так, словно я признался в своей скрытой вампирской сущности, и следующий очень однозначный взгляд в сторону подушки намекает, что у нее на уме. К счастью, за дверь детской слышится какая-то возня — и моей рассерженной фурии приходится быстро отступить в сторону спальни. Взгляд на прощанье не сулит ничего хорошего, но с этим я как-нибудь справлюсь.

Через десять минут, когда оказывается, что тревога была ложной — и Соня еще спит, Йори выходит полностью одетая и причесанная, и я на всякий случай машу перед ней собственной белой футболкой, которую как раз поднял с пола.

— Будет лучше, если я уеду до того, как проснется Соня.

Честно говоря, мне и самому приходила в голову та же идея, потому что для одного раза у дочки и так слишком много впечатлений от присутствия посторонней женщины, но отпускать выдумщицу не хочется.

— Я вызову тебе такси.

Которое, как по закону подлости, приезжает буквально через пару минут.

— Начинай мне писать сразу же, как выйдешь за дверь, — пытаюсь изображать строгость, а в ответ получаю сунутый чуть ли не под самый нос темный экран телефона.

— Разрядился за ночь. Слушала радио, когда один невозможный мужчина начал писать всякие приятные пошлости, и так спешила к нему, что забыла выключить.

— Повтори все это еще раз и помедленнее, — жмурюсь я.

— Пока, Вредный фенек.

Она берет меня за руку, скрещивает наши пальцы и трется щекой о татуировку лиса. Хорошо, что сразу после этого сбегает, потому что я близок к тому, чтобы оставить ее еще на одну ночь.

Через час, когда звонит телефон, я уверен, что это выдумщица и уже катаю на языке какую-то колкость, после которой обязательно скажу, что мне было хорошо с ней, и нам обязательно нужно повторить. Но это незнакомый номер, хоть чутье подсказывает, чей голос я услышу.

— Андрей? Нам нужно поговорить. Это очень важно! — Она бы еще заплакала.

— Говори, раз уж я ответил. — Иногда женщине нужно дать желаемое, иначе она возьмет это силой.

— Не по телефону. Можно… я приеду?

«Можно, я приеду?» — мысленно повторяю ее слова и зачем-то отмечаю, что, даже спустя столько лет, она снова говорит то же самое и той же интонацией. Как будто за мои деньги она купила не билет в обеспеченную жизнь, а заморозку во времени на четыре года.

Пытаюсь вспомнить черты ее лица — и ничего. Абсолютно. Вместо девушки, которую я когда-то любил до такой степени, что готов был разменять на нее одну всех женщина мира и даже жениться, теперь просто белёсое пятно, размытая бледная тень. Наверное, это защитная реакция моей памяти: читал когда-то о такой херне. Мол, то, что доставляет нам дискомфорт и душевные травмы, мы просто забываем. Не сказал бы, что я так уж страдал, но, вероятно, моим предохранителям виднее, где предел возможного.

— Андрей?

— Я вот думаю: что такого важного могло случиться, что за четыре года ты вдруг решила подать голос? — Я намеренно и жестоко груб. Хочется так выразительно послать ее матом, чтобы у ее телефона к чертовой матери сгорели динамики. — У тебя кончились деньги?

Слышу вздох и не даю себя обмануть его наигранной искренностью.

— Я знаю, что ты переехал в Петербург, — ее следующая реплика.

— Мы случайно столкнулись на улице, и я не ослеп от количества висящих на тебе бриллиантов? Да быть того не может.