Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

— О нас — ну, об Учреждении — ничего, так мне, по крайней мере, кажется. Они просто инспектируют лепрозорий и медицинские лаборатории. Это здание намеренно было сооружено как лабиринт, так что входящий даже не догадывается о его истинной протяженности. По-моему, здесь есть раздвижные перегородки, с помощью которых то крыло, где находимся мы, может быть полностью изолировано от остальной части здания.

— Это кажется таким неправдоподобным…

— Знаю. Здесь человеку все время кажется, что он бредит. Самое странное здесь — что вокруг нет детей. И слава Богу, между прочим. Вам повезло, что у вас нет детей. — Он осекся, заметив, как она напряглась.

— Господи… простите… что я болтаю! — Он бережно повел ее к стоящим у стены стульям.

— Простите, — повторил он. — Я сделал вам больно.

— Ничего… вы не виноваты… У меня был ребенок, который умер, только и всего.

— У вас был ребенок? Я считал, что вы всего полгода как вышли за Беттертона.

Покраснев, Хилари торопливо сказала:

— Да, конечно. Но… я была замужем раньше, с первым мужем я разошлась.

— Понятно. Самое страшное здесь то, что мы ничего не знаем о прошлой жизни друг друга и в любой момент можем ляпнуть что-нибудь не то. Странно сознавать, что я о вас, собственно, ничего не знаю.

— И я о вас тоже. Где вы воспитывались, ваша семья…

— Я воспитывался в чисто научной атмосфере. Можно сказать, дитя колб и пробирок. Ни о чем другом у нас не думали и не говорили. Но самым способным в семье был не я.

— А кто же?

— Моя двоюродная сестра. Вот она была гениальна. Могла бы стать второй Мари Кюри[212] и делать потрясающие открытия.

— Что с ней сталось?

— Ее убили, — коротко ответил Питерс.

Хилари решила, что девушка погибла во время войны, и мягко спросила:

— Вы любили ее?

— Больше всех на свете. Какого черта! — встрепенулся он. — У нас достаточно и сегодняшних забот. Поглядите-ка на нашего норвежского друга: он весь словно из дерева, не считая глаз. А этот его замечательный поклон — словно за веревочку дернули.

— Это потому, что он такой длинный и тощий.

— Не такой уж он длинный. Примерно моего роста — пять футов одиннадцать дюймов, ну, шесть футов, не больше.

— Впечатление бывает обманчиво.

— Да, это как с приметами в паспорте. Возьмите того же Эриксена. Рост шесть футов, волосы светлые, глаза голубые, лицо вытянутое, нос средний, рот обычный. Если даже добавить сведения, отсутствующие в паспорте, — что по-английски он говорит правильно, но чересчур старательно, что держится слишком чопорно, — все равно у вас не будет никакого представления о том, как наш Тор к ил выглядит на самом деле. Что случилось?

— Ничего.

Хилари не отрываясь смотрела на Эриксена. Приметы, которые только что перечислил Питерс, почти слово в слово повторяли то, что она слышала от Джессопа о Борисе Глыдре. Может быть, поэтому ей всегда было не по себе в его присутствии? Неужели… — Резко повернувшись к Питерсу, она спросила:

— Скажите, а он в самом деле Эриксен? Он не может оказаться кем-нибудь еще?

— Кем именно? — удивленно воззрился на нее Питерс.

— Ну… в общем, мне кажется… а не мог он выдать себя за Эриксена?

— Думаю, что нет, — после некоторого размышления сказал Питерс, — вряд ли. Для этого он должен быть ученым… и потом, Эриксен слишком известен.

— Но, по-моему, из находящихся здесь никто его раньше не встречал. Я не хочу сказать, что он непременно не тот, за кого себя выдает, но он мог бы быть Эриксеном и одновременно — кем-то другим.

— То есть Эриксен мог бы вести двойную жизнь? Что ж, это, конечно, возможно, хотя маловероятно.

— Вы правы, — согласилась Хилари, — маловероятно.

Конечно, Эриксен не мог быть Борисом Глыдром. Но почему Олив Беттертон так старалась предостеречь Тома? Вдруг она знала, что Борис собирается проникнуть в Учреждение? Вдруг человек, представившийся в Лондоне Борисом Глыдром, вовсе не был таковым? Вдруг он на самом деле был Торкилом Эриксеном? Приметы совпадают, со дня прибытия он не отходит от Тома и явно опасный человек — кто знает, что таится за этими блеклыми мечтательными глазами…

Хилари поежилась.

— Что с вами, Олив? Что случилось?

— Ничего. Смотрите, заместитель директора собирается сделать какое-то объявление.

Доктор Нильсон поднял руку, призывая к тишине, и заговорил в установленный на трибуне микрофон.

— Друзья мои, коллеги! Просьба ко всем завтра не выходить за пределы Резервного крыла. Сбор и перекличка в одиннадцать утра. Все продлится не больше суток. Приношу вам свои извинения за доставленные неудобства. На доске вывешена соответствующая информация.

Он с улыбкой ретировался, и вновь раздалась музыка.

— Надо мне снова заняться этой Дженнсон, — заявил Питерс. — Вон она стоит у колонны, напустив на себя строгий вид. Я хочу выяснить, что это за Резервное крыло.

С этими словами он удалился. Хилари продолжала сидеть в глубокой задумчивости. Может быть, она просто впечатлительная дурочка? Торкил Эриксен — Борис Глыдр?

4

Перекличка проводилась в большом лекционном зале. Всех вызывали поименно, затем построили в колонну и куда-то повели.