Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

— Это целесообразно, — невозмутимо поправил ее мосье Аристид. — В некоторых отношениях это даже действует благотворно. Пациент становится счастливым, довольным, не испытывает ни страха, ни желаний, ни беспокойства.

— Я не верю, что до этого когда-нибудь дойдет, — с вызовом сказала Хилари.

— Chere Madame, простите, но вряд ли вы в состоянии квалифицированно судить об этом.

— То есть я не верю, чтобы удовлетворенное, внушаемое животное могло добиваться блестящих творческих результатов.

— Возможно, — пожал плечами Аристид. — Вы умны. Возможно, в чем-то вы правы, но время покажет. Опыты проводятся постоянно.

— Опыты? На людях?

— Всегда попадаются неудачники, которые не могут приспособиться к здешней жизни, не хотят сотрудничать. Из них получается хороший экспериментальный материал.

Хилари впилась пальцами в диванные подушки. Этот улыбающийся желтолицый старикашка со своими бесчеловечными взглядами внушал ей ужас. Все, что он говорил, звучало так разумно, так логично и так по-деловому, что от этого становилось еще страшнее. Это был не маньяк, а просто человек, для которого ближние стали не более чем подопытными кроликами.

— Вы что, не верите в Бога? — спросила она.

— Разумеется, я верю в Бога, — недоуменно поднял брови мосье Аристид. Казалось, он был раздосадован. — Я вам уже сказал, что я — человек верующий. Господь благословил меня высшей властью: он дал мне деньги и возможности.

— Вы читаете Библию?

— Конечно, мадам.

— Помните, что Моисей и Аарон сказали фараону? «Отпусти народ мой»[216].

— Так я, выходит, фараон? — усмехнулся Аристид. — А вы, значит, Моисей и Аарон в одном лице. Вы это хотите мне сказать, сударыня? Отпустить всех этих людей — или только одного?

— Я хотела бы сказать «всех».

— Но вы прекрасно понимаете, chere Madame, что просить об этом было бы напрасной тратой времени. Так что вы, очевидно, просите за своего мужа?

— Вам от него нет никакой пользы. Наверняка вы и сами это поняли.

— Возможно, вы правы, сударыня. Да, я сильно разочаровался в Томасе Беттертоне. Я надеялся, что ваше присутствие вернет ему талант, поскольку его талант неоспорим. Его репутация не оставляет в этом никаких сомнений. Но, похоже, ваш приезд не оказал на него никакого воздействия. Я, разумеется, сужу не по личным впечатлениям, а по отчетам людей, хорошо знакомых с его деятельностью, его же собратьев-ученых. Он добросовестно выполняет заурядную работу, не более того, — пожал Аристид плечами.

— Есть птицы, которые не могут петь в неволе. Может быть, есть и ученые, которые не могут творчески мыслить в подобных условиях. Вы должны признать, что такое вполне возможно.

— Я этого и не отрицаю.

— Ну так спишите Тома Беттертона на неизбежные неудачи и позвольте ему вернуться обратно во внешний мир.

— Вряд ли это возможно, сударыня. Я еще не готов возвестить всему свету об этом Учреждении.

— Том может поклясться, что будет молчать, что никому даже не заикнется о нем.

— Поклясться-то он поклянется, но слова не сдержит.

— Сдержит! Непременно сдержит!

— Вы говорите как жена, а женам в таких случаях доверять не приходится. Конечно, — откинулся Аристид на спинку дивана, сдвинув кончики пальцев вместе, — если бы здесь у него остался заложник, это могло бы заткнуть ему рот.

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду вас, сударыня… Если бы Томас Беттертон был отпущен, а вы бы остались здесь заложницей, вас бы это устроило?

Хилари смотрела мимо него, в темноту. Мосье Аристид не знал, какие картины вставали у нее перед глазами. Она вновь была в больничной палате, у постели умирающей женщины. Она слушала Джессопа и заучивала его инструкции. Если теперь представлялась возможность освободить Тома Беттертона в обмен на нее, не лучший ли это способ выполнить задание? Она (в отличие от Аристида) прекрасно понимала, что такой заложник, как она, Беттертона не остановит. Она для него ничего не значит, а его любимая жена мертва.

Хилари подняла голову и взглянула в глаза человечку на диване.

— Я бы согласилась, — сказала она.

— В вас, сударыня, есть мужество, верность и преданность. Это хорошие качества. Что же до остального… — улыбнулся Аристид, — об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

— Нет, нет! — закрыла лицо руками Хилари. Плечи ее содрогались. — Я этого не вынесу! Не вынесу! Это бесчеловечно!

— Напрасно вас это так возмущает, сударыня. — Старческий голос был нежным, почти утешающим. — Мне доставило удовольствие рассказать вам сегодня о моих целях и устремлениях. Мне было интересно посмотреть, какое воздействие это окажет на совершенно не подготовленного человека, притом уравновешенного и умного, как вы. Вас это ужаснуло и оттолкнуло. Тем не менее я считаю, что вот так ошеломить вас было мудрым решением. Сначала вы отвергаете мою идею, потом размышляете над ней, а в конце концов она начинает вам казаться естественной, существовавшей всегда, просто общим местом.

— Никогда такого не будет! — воскликнула Хилари. — Никогда! Никогда!