Фонарик Лилька

Возникла пауза. Я подумала, что похоже, будто мы стоим на тонкой ледяной изморози и дрожим, страшась ступить вправо или влево.

«Как ребята?» – спросил он.

Серёня отступил назад, на берег. Что ж, правильно. Так спокойнее.

«Лёвка вроде ок, готовится. Лариска тоже».

«Она вроде в нашу академию поступать будет?»

«Угу», – ответила я, любуясь своим кратким ответом.

«Скажи ей, пусть не идет на международную экономику: я тут зачет завалил на днях. Это реально невозможно никакими мозгами понять».

«Да, в международной экономике я бы тебе ничем не смогла помочь», – написала я.

Он ответил смайликом. Я тоже тепло улыбнулась. Оба вспомнили, как познакомились. Он сел рядом случайно: Верка, его соседка, заболела, а ему надо было списать алгебру. Я поделилась тетрадкой, а когда заметила, что он даже переписывает с ошибками, предложила:

– Хочешь, объясню?

Верка меня потом долго упрекала, что я отбила Серёню. Но я действительно хотела просто объяснить ему алгебру. Мне он особенно не нравился, казался каким-то суровым и мрачным. Его могла расшевелить только Верка: они дружили с детсада, и она как-то умела рассмешить его. Серёня мне потом сказал, что он никогда не был влюблен в нее.

Правда, это все было сильно потом. Мы полгода занимались алгеброй у меня дома. Только алгеброй, а вовсе не тем, что приписывала нам Верка, отсевшая к Отарику и громко хохочущая, даже если он не шутил.

Я влюбилась в Серёнин затылок. Хорошо это помню. Он наклонился, чтобы завязать шнурки на кроссовках, и я в полутемном коридоре увидела, как смешно, словно у воробья перышки, торчат волосы у него на затылке. Неожиданно я протянула руку, но тут же одернула себя. Он ничего не заметил.

Серёнины волосы не давали мне покоя. Мне хотелось дотронуться до него. Но я видела, что его по-прежнему интересует только алгебра. Я же – словно вылупилась из яйца. Все было теперь по-другому. Везде перед моими глазами стоял Серёня, и к чему бы я ни прикасалась, мне казалось, я прикасаюсь к нему. Я постриглась, проколола несколько дырок в ухе, начала собирать мемы. Мне хотелось стать интереснее, привлекательнее для него. Но вышло странно: как-то на самостоятельной по алгебре я просидела, грызя ручку и разглядывая Серёнины руки, и провалила работу. Он написал. В утешение мне досталось объятие после уроков. А потом и все остальное.

Мы еще долго шутили, что, если бы не я, Серёня бы не поступил в свою академию. Правда, моя мама не выносит этих шуток. Понятное дело: ему, мол, помогла поступить, а сама…

«Слышала? У Тэты с Толиком ребенок будет», – написал тем временем Серёня.

Я раскрыла рот.

«Правда?! Я ее видела в позапрошлые выходные! Она ничего не сказала!»

«Мне Толик сказал».

Я покачала головой. Надо же! Толик был Серёниным другом, на пару лет старше. Татка – моя ровесница! Мы всегда прикалывались, когда приходили к ним в гости, искали у них предметы быта на букву «Т», чтобы все было гармонично – и имена хозяев, и мебель. А теперь они… У них…

«Молодцы, что ж», – медленно набрала я.

«Ну не знаю. Татке придется академ брать. Смысл был на химфак поступать?»

«Возьмет и вернется. Или не вернется. Свет клином не сошелся на вашем высшем образовании. Зато, когда ей будет тридцать, у нее будет взрослый ребенок».

Мы говорили о Татке и Толике, но ясно было – на самом деле мы говорили о себе. Так всегда бывает: обсуждаешь чьи-то отношения, а на самом деле, внутри, думаешь о себе. А я? А у меня будет ребенок?

«Взрослый? – прицепился к словам Серёня. – Ему будет одиннадцать!»

«А ты считаешь, что одиннадцать – это малыш? – усмехнулась я. – Смотри-ка!»

И я выслала ему единственную нашу общую с Лилькой фотографию из примерочной рынка.

«Кто это?»

«Мой ребенок».

«Угу».

«Прости, что только призналась».

«Да хорош. Где ты ее взяла?»

«Удочерила. – И, не сдержавшись, добавила: – Ты ж меня бросил. А мне хотелось семью. Решила начать не с мужа, а с ребенка».

«Тебе никто не даст удочерить ребенка!»

Я фыркнула. Почему он не отшучивается? Повелся, что ли?

«Серёня, ну такова жизнь. Бросил – смирись».

«Я тебя не бросал!»

«А как это называется?»

«Слушай, просто нам еще рано отношения оформлять. И ребенка заводить тоже рано. Поверь мне, я с Настькой насиделся уже. Реально тяжело с детьми».

«Одно дело – с племянницей сидеть, а другое дело – со своим!»

«Да одно и то же! Тяжело. Но я не только поэтому считаю, что рано».

Наверное, он хотел, чтобы я спросила: «А почему?» Но я молчала.

«Сказать почему? – не выдержал Серёня. – Хочешь, скажу, почему я тебя, как ты говоришь, бросил?»

Я затаила дыхание. Неужели правда скажет?

«Галь, ты все время всем недовольна. Тебе все всегда не нравится. Ты все норовишь переделать по-своему. Меня это пугало всегда. И я не уверен, что мы готовы к тому, чтобы жить вместе».

«Ты о чем? – потрясенно спросила я. – Что мне не нравится?»

«Да всё! Квартира, которую я снял! Свитер, который я себе купил! Тебе даже друзья мои не нравятся».

«Почему не нравятся?!»

«Откуда я знаю – почему. Вот смотри: я тебя спросил, как ребята, а ты меня – спросила?»