Фонарик Лилька

Я молчала, потрясенная. Отвела взгляд от диалога. Обнаружила, что и Отарик, и Вадик ушли. Оба оставили обиженные сообщения. Вопрос от Вадика был таким: «Как ты думаешь, если я приглашу Ларису Липатову на концерт „Ночных снайперов", она согласится?» Мне хотелось написать: «Нет!» У меня все плохо, так и Лариска обойдется без счастья. Но я приписала: «Не знаю». Это было честно.

Что ответить Серёне, я не знала. Да, я иногда пыталась ему помочь. Что-то советовала. Но я никогда не думала, что мои советы он воспринимает так болезненно. Словно я им командую.

«Не буду я никем командовать, – пробормотала я, – больно надо. Пусть все без меня справляются. Мне вообще плевать».

«Ладно, прости, я не должен был тебе этого говорить», – написал Серёня.

Ага, «прости», ага, «не должен». Шандарахнуть по башке со всей дури, а потом миленько улыбнуться – «прости».

«Все нормально, – наконец выдавила я. – Прости, мне надо идти».

И вышла из «ВКонтакта». Хорошо, что вернула ему его «прости». Мне оно без надобности.

Я подкатила стул к окну. Уперлась локтями в подоконник, положила голову на сцепленные руки. Долго смотрела, как мелко и дробно сыплет дождь, и думала: почему меня так задели Серёнины слова? Да, я и правда часто вмешиваюсь во что-то, пытаюсь «переделать по-своему», как он сказал, но мне всегда казалось, что люди довольны, что я им помогаю. Он сам был доволен! А если бы я не забрала Лильку с собой, чем бы закончилась ее встреча? Лариска, Лёвка – все ждут, что я решу их проблемы. Но я никогда не думала, что Серёню это раздражает.

Больше всего меня расстраивало то, что он никогда мне об этом не говорил. Молчал и злился про себя. Это было ужасно обидно. Как будто танцуешь с человеком на дискотеке, душевно так танцуешь, выкладываешься, а он тебе пишет потом: «Ты так смешно двигаешься!» Чувствуешь себя идиоткой.

Вот и сейчас. Я ощущала себя последней дурой. Хотелось плакать – в такт дождю.

Я зарылась под одеяло, спрятала нос в подушку и зажмурилась. Скорей бы закончился вечер и начался новый день. Я всегда верила в новый день.

Утром меня разбудила эсэмэска. Серёня. «Она не твоя дочка! Ее зовут Лиля, а ее родителей – Евгения и Егор. Нашел у тебя в друзьях в „ВК"».

Я ждала от него совсем других слов… Но я улыбнулась. Дурак! Повелся все-таки! Приятно.

Глава двенадцатая Стрекоза

Дождь к утру перестал, но за окном все было мутно-зеленым, как сыворотка бабы-Клавиного творога. Весна, называется! Нос не хочется из-под одеяла высовывать, не то что на улицу идти. Но надо, надо вытаскивать себя за волосы из мрачности.

Я отложила телефон и пошла в ванную, а мысли поплыли по коридору за мной. Как там он сказал вчера? «Командуешь…», «Все по-своему хочешь переделать…».

– Да пошли вы все! – буркнула я, сплюнув.

Облачко пены от пасты улетело в водосток. Я завернула ручку крана, посмотрела на себя в зеркало. Да, правильно. Пусть все валят. И Серёня. И Лариска. И Лёвка.

Встану завтра за прилавок. С другой стороны будет наплыв клиентов, как всегда по воскресеньям. У Лариски глясе не получится, у Лёвки – матчу заварить. «Галь!» – позовут. А вот шиш! Без меня, чуваки. Без контроля моего.

Бу-у! – из комнаты.

Потом опять. И еще раз. Лилька. Бомбардирует эсэмэсками в субботу с утра.

«Эта тоже контроля хочет, – подумалось, – докладывает о своих делах, чтобы я была в курсе, чтобы я ей все объясняла. Чтобы я ответственна была за все. А потом подрастет и заявит: «Ты меня контролировала, фу на тебя!»

Вырублю я этот телефон. Пусть пишет себе.

А эсэмэски прямо валом шли. Точно как посетители кафе в день святого Валентина.

«Пожар, что ли, у нее?» – раздраженно подумала я.

Взяла телефон, открыла последнее письмо.

«Она уже вышла, идет к тебе».

– Кто? – опешила я.

Дили-дон! – это уже из прихожей.

– Я открою! – крикнула я бабе Клаве.

Сама лихорадочно эсэмэски листаю в обратном порядке.

«Прости, я сказала ей, что ты поступаешь, я боялась, что иначе она не согласится».

Следующая эсэмэска зависла.

Я тыкнула, мыкнула, пшикнула. Ладно. Открыла дверь.

Не знаю, как другие, а я, как вижу кого-то, сначала обращаю внимание не на какие-то определенные черты, не на глаза, не на волосы – у меня просто как бы образ сразу в мозг впечатывается. И оттуда, из мозга, сразу возник вопрос: «Чего она приперлась?! Чтоб я ей дома у себя раф сварила?»

А она стояла и смотрела на меня сквозь здоровенные очки от солнца, словно ее мозг не то что вопросов насчет меня, даже просто идей никаких не посылал. Потом очки сняла. И улыбнулась вдруг, как щенок с букетом из мультика. «Это мне? А за что?.. Просто так?!»

– Здравствуйте, – наконец выговорила, – так это вы.

«Моя писательница – Лилина мама?!» – с потрясением подумала я.

– Я очень рада, что это вы, – добавила она. – Жалко, Лиля мне не говорила, что вы работаете в кафе. Да, она сказала: «Галина», но я и подумать не могла, что это именно вы. Я вообще-то шла отказываться… Хотя Лиля очень настаивала. Но теперь я понимаю, что соглашусь. И рада, что вы уже согласились.

– На что?! – опешила я.