– Опять продавать жилеты? – предполагаю я.
Он качает головой.
– Правда? – с искренним удивлением спрашиваю я.
– Ну, скажем так, не совсем. В багажнике всегда лежит несколько жилетов, так что раз уж я куда-то еду, могу и попытать удачу. Но нет, это не основная цель поездки.
Он хочет, чтобы я спросил. Я знаю, что он просто такой сам по себе, но в подобные моменты где-то в глубине души часто спрашиваю себя, не подшучивает ли он над нами, чтобы про себя умирать от хохота, наблюдая, как мы пытаемся с ним общаться.
– Тогда зачем ты уезжаешь, Ба?
– Пров.
Ох. Чёрт. Я должен был догадаться. Эта конская задница. Буквально. Пров – это сокращённо от Проводника, папиного любимого скакуна. И, если что, я использую эти слова не в самом очевидном смысле. Он не владелец коня. Он просто ставит на него. Может проехать несколько штатов, чтобы посмотреть на скачки с его участием. Его второй любимый ребёнок после Цзяо. Настоящий сын номер два, куда больше заслуживающий прозвища
Мне интересно – кто знает, может, в этот раз забег какой-то особенный? – но я не могу заставить себя спросить о коне. Он мой главный враг. Отец постоянно предпочитает мне Прова. Недавно даже не пришёл на церемонию награждения по окончании учебного года из-за своих скачек – причём даже не финала, или что там считается важным в мире конного спорта.
Но, конечно, на эту тему отец был готов распространяться и без всяких вопросов.
– Кентуккийское дерби Айовы. Пожелай брату удачи!
Да-да, он даже называет Прова моим братом. Моя булочка с барбекю внезапно становится на вкус как песок. Я, очевидно, ничего не отвечаю. Но как-то сомневаюсь, что отец реально ожидал от меня чего-нибудь типа громкого возгласа:
Отец откладывает булочку с карри и откашливается.
– Кай… – очень медленно начинает он. У меня всё холодеет внутри. – Цзяо сказал мне, что ты до сих пор не выкладываешь на витрину товар по всяким смешным причинам, вроде «форма не та».
Вот стукач, а? Я качаю головой.
– Я просто сначала выкладываю лучшее. Мы же всё равно держим часть на кухне про запас, почему бы не сортировать товар по форме?
– Нет, он не про это говорил. Ты опять выбрасываешь хорошую еду?
Серьёзно? Цзяо был тут дай бог минут пять. Он просто не мог ничего увидеть. Но… он оказался прав. Случайно угадал.
– Я не продаю только тот товар, который на вкус не очень.
Отец пронзает меня взглядом.
– Испорченный? Или просто неидеальный?
Я не отвечаю. Для него это достаточный ответ.
– Прекрати так делать, – строго говорит он. – Ты что, не можешь поучиться у Цзяо? У него отличная деловая хватка.
– Ладно, – говорит трус во мне, даже не понимая, на что соглашается. Попробовать поучиться у Цзяо? Пытаться продавать абсолютно всё, что я приготовлю, вне зависимости от качества? Впрочем, это неважно. Я прогибаюсь так часто, что у меня даже есть для этого прозвище:
Отец треплет меня по руке и – что большая редкость – улыбается.
Мы снова молчим. Тишина так душит, что мне очень хочется, чтобы отец поскорее доел свою булку с карри.
Прежде чем отправить в рот последний кусочек, он спрашивает:
– Как школа?
– Хорошо, – тут же отвечаю я. У меня в самом деле всё более чем хорошо – я в этом году хорошо шевелил булками, и это ещё как оправдалось, – но я не хочу упоминать ни об этом, ни о том, что он пропустил церемонию награждения. Он даже не спросил, что именно я выиграл. Может быть, мама ему рассказала, но он, узнав, что награда связана с искусством – точнее, со скульптурой, с которой я отлично справился благодаря моим рукам пекаря, – решил, что не зря выбрал Прова.
Слава Иисусу, Иосифу и Марии: отец наконец-то доедает булочку. Но потом просит ещё одну порцию чая.
Через ещё пятнадцать минут полной тишины – всё это время мы попиваем чай, смотря друг на друга и на стол, – я наконец-то свободен.
Раз уж он собирается уходить, я решаю проявить вежливость и желаю ему хорошей поездки.
– Надеюсь, Пров выиграет, – добавляю я. Да, вот такой я Позорник Кай.
Он кивает.
– Помни: не выбрасывай еду.
Он укоризненно грозит мне указательным пальцем, и я едва сдерживаюсь, чтобы не отбить этот палец в сторону. Отец стоит неподвижно, пока я не отвечаю кивком.