Фонд последней надежды

Глава 16. ЖЖ. Записки записного краеведа. 2 января

«…Долго не писал. 31 декабря провёл, не выходя из своего нумера. В последнее время новогодние праздники ничего, кроме упадка духа, у меня не вызывают. Я посмотрел фрагмент «Иронии судьбы», съел безвкусный ресторанный оливье и не скоро уснул под взрывы хлопушек и вой петард.

Упадок духа продолжается по сей день.

Сердце пошаливает, давление с вечера было 200/130. Суставы выкручивает зудящая боль. Кажется, насморк. Газеты и новостные ленты пестрят аршинными заголовками: в Зорком – случаи тараканьего гриппа. Какое-то наваждение: обычная простуда кажется мне опасной болезнью. Звонил сын, они там волнуются, упрашивают вернуться поскорее. Как мог, успокоил. Наврал, что нет билетов на ближайшие дни.

Почему же я не уезжаю?

Почему не делаю ничего из того, что сам себе обещал?

Любезный пан Вацлав, очередной постоялец четвёртого нумера, оказался успешным коммивояжёром. Всегда одет с иголочки, каждая морщинка чисто промыта душистым мыльцем. Ясновельможный пан должен прожить в Крестьянском доме не менее двух недель, с тем чтобы бизнес его – нечто фармакологическое – был окончательно и бесповоротно налажен.

Я сразу же нашёл повод представиться.

Хотя это и не в моих правилах.

Надо сказать, с приездом в родной город, во мне многое изменилось. Обычно я никогда не тороплюсь знакомиться. Я прожил длинную, хотя и не изобиловавшую внешними событиями жизнь, и сейчас, как Джоконда из анекдота Раневской, вполне могу выбирать – с кем и как общаться. Нет-нет, я не страдаю унылой пенсионной мизантропией. Характер мой, по словам покойницы-супруги, ровный, как доска, и спокойный, как болото, никогда не понуждал меня к обидчивости, эксцентричности или, паче чаяния, бурным ссорам либо назойливым поучениям. Конечно, на старости лет случается всякое… Однако, хочется надеяться, что мне не суждено будет впасть в грех гордыни и занудства.

Просто я предпочитаю при знакомстве соблюдать некий принцип осторожности. Всегда неприятно думать, что с тобой, одиноким пенсионером (пусть даже и немецкого качества), разговаривают лишь из вежливости. Незаметно поглядывают на часы, нервно переступают ножками, нетерпеливо оправляют одежду или теребят сотовый телефон.

Лицемерие и политкорректность – вот те Сцилла и Харибда, меж которыми бесславно тонут вежливость и искренний интерес к собеседнику. Многажды наступив на эти грабли, я при знакомстве стараюсь быть невероятно внимательным. И чуть только замечаю, что на лицо собеседника ложится тень… – нет, пластмассовая имитация улыбки – просто кланяюсь, улыбаюсь и иду своей дорогой.

Здесь же, за короткое время я буквально навязался и Лидии Григорьевне, и пану Вацлаву. Разумеется, назойливость я проявляю неспроста, учитывая те особые обстоятельства – обстоятельства, странные сверх всякой меры, которые, с одной стороны, торопят, с другой – как бы и сдерживают…

Но что же это за обстоятельства? Могу ли я откровенно обсудить их хотя бы с самим собой? Признать, что в соседнем нумере провинциальной гостиницы провинциального городка страны «третьего мира» происходят некие мистические события? Сколько можно прятаться за гладкими формулировками и трусливыми предположениями?

Быть может, это всего лишь мой возрастной бред? Последствия жалкой деменции?.. Или других мерзких недугов, разъедающих мой мозг? Паркинсон? Рассеянный…»