Формула Бога. Восхождение

— Семьдесят шесть, — сунулась мать вперед.

— Практически — грудной ребенок, — все так же без тени юмора констатировал Захария.

Все, кто находились рядом, быстро вникнув в суть происходящего, дружно засмеялись. Даже Аксинья — жена, и та разулыбалась. Смеялся и патриарх, которого Евстафий сразу узнал, так как сильно уважал и частенько ходил к нему на исповедь. Спецназовец, у которого с юмором был явный затык, лишь набычился, и засопел, бормоча:

— И что тут смешного?!

Тут на крыльце появился Гавриил, державший в каждой руке по стулу, и гаркнул во всю мощь грудной клетки:

— Что за шум, а драки нет?! Подполковник Литвинов, извольте объясниться!

Увидев высшее руководство ангельской службы, Литвинов невольно вытянулся по стойке «смирно» и, вспомнив бессмертный завет Петра Великого о том, что у подчиненного должен быть вид «бравый и придурковатый» отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, находясь в свободное от несения службы время на прогулке с супругой, — кивнул в сторону засмущавшейся жены, — обнаружил скопление суетящихся граждан, верно оценив обстановку, решил вмешаться, дабы устранить непорядок и оказать помощь нуждающимся.

— Ага! Ну, давай, присоединяйся и устраняй, — ухмыльнулся архангел. Все опять дружно заулыбались, а Евстафий, как будто ничего до этого и не было обратился к супруге:

— Ну, вот Ксюша, я же тебе говорил, чтобы ты не волновалась, все будет в порядке, а ты в панику ударилась! Не хорошо мать, не хорошо! Прямо подводишь меня, честное слово!

Теперь уже смеялись все. Громко и откровенно.

— Здравствуй, Асинья Антиповна! — поздоровался с ней Гавриил, бравируя знанием имен жен своих подчиненных.

— Здравствуйте, Гавриил! — поклонилась ему молодая женщина.

— Ты, Антиповна, иди, помоги там нашим женщинам, а ты Евстафий поищи какую-нибудь приличную доску, а то и две, видишь, стульев на всех не хватает! — живо распорядился он.

— Так точно! — вскинулся подполковник.

Пошарив глазами в поисках какого-нибудь сарая, где по его мнению должны быть искомые доски и не найдя такового в пределах обозрения (бабкины козы жили в пристрое, находящемся с другой стороны дома), бравый спецназовец выбежал на улицу. Обратив внимание на дом, стоящий напротив, через дорогу, где находилось несколько подсобных помещений, он откашлявшись нажал кнопку звонка, расположенного на столбе возле незапертой калитки и вошел внутрь участка. Двухэтажный дом, в римском стиле — замкнутый четырехугольник с аркой прохода в атриум, казалось, был пуст. Евстафий решил войти в арку, надеясь покричать в окна глухим хозяевам, не откликающимся на звонок. Окна в таких домах выходили не на улицу, как у всех, а внутрь двора. Но кричать не пришлось. Во дворике, возле маленького фонтанчика за летним столиком сидели двое мужчин, один уже в зрелом возрасте и лысый, а другой молодой и в очках. Оба были одеты в фирменные спортивные костюмы фабрики «Большевичка», очень популярные в среде ангельских служащих. Они, сперва, не обратили внимания на гостя, ведя оживленную беседу о чем-то научном и прихлебывая чай из граненых стаканов советской эпохи. И лишь, когда он подошел, чуть ли не вплотную к ним, они соизволили прервать свой диспут, не скрывая своего раздражения, из-за того, что им приходится отрываться от темы.

— Товарищи, не могли бы вы нас выручить? — начал подполковник, но тут же прервал сам себя, узнавая собеседников. Впрочем, собеседники всмотревшись, как следует в визитера, тоже признали его.

— А-а, подполковник Литвинов, если не врут мои подслеповатые от старости глаза?! — воскликнул лысый.

— Он и есть, — поддакнул ему очкастый.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — поздоровался тот со старшим и кивнув младшему.

— Здравствуй-здравствуй, голубчик! — уже сменив маску раздражения на улыбку, ответил ему, как, наверное, уже все догадались, Герард Петрович Тацит — начальник отдела наблюдения и контроля. — Что привело тебя, мой мальчик, в наши палестины?!

— Да вот, мы тут вашу соседку, бабушку, сватаем…

— Да что вы говорите?! Такая милая старушка была, какой замечательный сыр я у нее всегда покупал и брынзу! И вот, на тебе! Решили ее испортить! — всплеснул руками историк. — Ну, хоть надеюсь не за этого прощелыгу — Онфима?!

— Кажется за него. Я пока не уточнял, — сознался Евстафий.

— Ну, все, пропали мой сыр и брынза! — скривился тот, махнув сожалеющее рукой. — А собственно говоря, какое наше место с коллегой на этом празднике жизни?

— Стульев у нас не хватает, — развел руками спецназовец, — вот послали меня у кого-нибудь занять на время, общество то собралось солидное, а присесть не на что.

— Стулья есть, дадим, — не стал жадничать Тацит, — Лев Михалыч, голубчик, ты там пошустрее будешь, сбегай в дом, принеси четыре стула из большой гостиной.

Пока Левушка бодренькой рысцой кинулся внутрь дома, ученый муж продолжил свои расспросы:

— А что, Евстафий Андреевич, говорите, общество собралось солидное?