Формула власти. Расколотый мир (СИ)

Но сейчас, когда они добрели до оконной ниши и Гера замолчал, девушка никуда не побежала. Она медленно села на широкий каменный подоконник, прислонилась затылком к сухому льду в раме. Коридоры бывшего здания заседаний думы были каменные, как в Институте, но куда более темные и узкие, стены – часто занавешенные полосами ткани, в которой тонули лучи из больших окон.

Солнечный свет был насыщенно-желтым, хотя еще не багряным по-закатному. Белые Климины одежды казались золотыми, а алая пелерина походила на облитую кровью. Обда молча потерла переносицу и закрыла глаза.

Гера остановился рядом, заглядывая ей в лицо.

- Что с тобой?

- Не дождетесь, – усмехнулась Клима, зажмуриваясь еще крепче.

На мгновение Гера застыл, опешив, а потом переспросил:

- О чем ты?

Она посмотрела на него в упор. Взгляд был неожиданно ясным и проницательным.

- Все вы ждете, когда я оступлюсь, и меня раздавит теми делами, которые я уже успела наворотить. Одни боятся этого часа, другие мечтают, что он случится, третьим все равно, лишь бы урвать куш побольше. Объединяет вас одно: никто не сомневается, что это будет. Так вот: не дождетесь.

Это было сказано с болезненным торжеством.

- Но почему ты говоришь это мне? – спросил Гера. – Ты считаешь, что я… тоже? Клима, – он впервые с зимы обратился к ней по имени. – Я больше не твой друг и, наверное, никогда по-настоящему им для тебя не был. Что бы ты ни делала, и как бы ни… удивляли меня некоторые твои дела – я пойду за тобой и буду верить в тебя, даже если ты сама вдруг перестанешь верить, чего я себе представить не могу. Но подлости я не поддержу никогда. Не могу молчать, когда ты идешь против совести. Я умру, пусть даже от твоей руки, но все равно буду тащить тебя от подлых поступков, потому что верю: ты, обда Принамкского края, можешь добиться своего честно. Ведь не для подлости тебе дана эта великая сила, которая ведет нас за тобой и раскрывает запертые двери.

Теперь Клима глядела так, словно впервые его увидела. Она крепко, до белизны переплела пальцы, явно думая о чем-то необходимом, очень серьезном, но постоянно ускользающем. Гера вдруг вспомнил, как всего лет пять назад она точно так же стояла напротив, волнуясь и размышляя. Только на обоих была летная форма, а кругом – не коридоры дома заседаний в ведской столице, а потрепанные стены сарайчика для ортон и инвентаря. «Будешь моей правой рукой», – сказала тогда Клима. Потом помолчала и неуверенно добавила: «Ну и другом тоже».

А эта, повзрослевшая, думала куда дольше, пару раз чуть приоткрывала рот, но смыкала губы снова, прежде чем тихо-тихо попросить:

- Прости меня.

Снова взгляд. В нем нет ни намека на властность и смерть, только неуверенное осознание потаенного, важного. И еще тише:

- Друзья?

Гера ответил, как и тогда, в сарайчике:

- Да, Клима. Что бы ни было.

По тому, как она улыбнулась, можно было понять: не забыла. Наверняка вспоминает сейчас о том же.

Клима потянулась всем телом, сбивая алую пелерину на плечо, и неожиданно призналась:

- У меня занятия только через два часа. Совещаний нет, бумаги кончились. Наверное, это и есть свободное время, но я уже не помню, как с ним быть.

- Тогда пойдем, навестим Теньку, – предложил Гера. – Ты когда у него в последний раз была?

- Давно, – Клима махнула рукой и поправила пелерину. – Он тогда еще не очнулся.

- И с тех пор ни разу не заходила?!

- Опять этот удивленный тон. Я вообще не понимаю, зачем днями просиживать у постели больного, если ты не врач, обреченный с ним возиться. Больные беспомощны и часто не в себе. По мне, лучше дождаться выздоровления.

- Уверяю тебя, Тенька уже полностью в своем уме! Ему ужасно скучно, и он рад любым посетителям. Особенно тебе.

Клима самодовольно улыбнулась и слезла с подоконника.

Тенька и правда чудовищно скучал, на что пожаловался первым делом.

- Это ни крокозябры не интересненько, – сообщил он, когда Гера и дорогая обда пристроились на стульях у кровати. – Мне можно только две вещи: есть и спать. Даже читать нельзя. Да что там читать – думать о чем-то сложнее мозельных аглорифмов! Сидеть нельзя, только полулежать головой на подушке. Больше пяти посетителей в день – нельзя. Больше получаса разговора – нельзя. Считать от нуля до десятков тысяч миллиардов – нельзя. Царапать ногтем по спинке кровати, строить рожи, петь песни, бросаться подушкой, выть на лампу – ничего нельзя! Ну, что вы сидите сиднем, вам-то разговаривать можно! Выкладывайте мне новости!

Клима опасливо отодвинулась и негромко заметила:

- Кажется, он все-таки стукнулся об тучу.

- Тебя бы так уложить на недельку-другую, моя злокозненная обда! – немедленно отреагировал Тенька.

Клима поразмыслила и придвинулась обратно.

Рассказывать изнывающему от скуки Теньке, как они все нынче заняты, было бы просто жестоко, поэтому Гера ограничился общими новостями – что поделывают горцы, какое становится лицо у Сефинтопалы всякий раз, когда присутствующая тут Клима начинает его строить, и сколь сокрушительное поражение третьего дня нанесли веды орденцам на границе.