Читаем Форпост в степи полностью

— Вот тогда и подумаем, что с ним делать, — спокойно, как о какой–то ненужной вещи, сказала о нем Жаклин.

Едва дыша от пробудившейся внутри обиды, Барков услышал тихую возню и смех Жаклин, но смех этот звучал неестественно и невесело. Возня вскоре прекратилась.

— Давай спать, — предложил Нага, позевывая. — Завтра будет тяжелый день. Мне придется много побегать, чтобы все подготовить к отъезду.

— Значит, через три дня? — спросила его Жаклин.

— Да, в ночь с субботы на воскресенье, — ответил, громыхнув стулом, Нага. — Иди ложись, а я проверю внизу двери.

По шуму, донесшемуся из комнаты, можно было догадаться, что слуга идет к двери. Барков молнией метнулся к лестнице и поспешил по ней вниз. Не рискнув открывать входную дверь, скрип которой обязательно привлек бы внимание уже спускавшегося по лестнице Наги, капитан юркнул под лестницу и затаился.

Между тем наступила ночь. Вскоре погас и фонарь на столбе у дома Жаклин. Нага уже давно поднялся по лестнице вверх, и шаги его затихли в покоях Жаклин. А Барков долго еще стоял в потемках под лестницей, смотрел через окошечко над дверью в темное ночное небо и ждал, когда же взойдет его счастливая звезда.

* * *

Встреча с Архипом взволновала ее сильнее, чем Ания могла предположить. Дремавшее в ней чувство вдруг вспыхнуло жарким пламенем. «Нет, это не любовь, — убеждала себя она. — Это всего лишь жалость к несчастному человеку». Она могла не любить Архипа, но быть равнодушной к нему она не могла, не умела. «Как же ему помочь? Неужели нельзя ничего придумать?» Она надеялась, что сможет что–то для него сделать. Но что именно? С прямолинейностью человека, уверенного в своих силах, она решила освободить узника из заточения, чего бы ей это не стоило!

Она впервые вдруг поняла, что такое любовь и участие. Большой, несчастный, посаженный ни за что на цепь, Архип привлек внимание ранее не любившей никого девушки.

Ания думала о нем днем и ночью: почему? Почему? Ведь не в том же дело, что он несчастен и на цепи? Ведь и она несчастна… Почему же столько любви и участия вызвал в ней этот незнакомый человек?

Она присматривалась к Архипу. Говорила с ним. Сам того не зная, он открыл ей секрет простой человеческой теплоты. Лишенный свободы благодаря злой воле Жаклин, он все же умел найти для Ании теплые слова. Он не навязывал ей своих мыслей и не обещал ничего — он сумел нащупать в ней заветную струнку и заставил ее звенеть. У Архипа Ания научилась видеть людей.

Именно у него Ания научилась любить их, и любить по- настоящему, во всей сложности и противоречивости чувства. Это была суровая любовь без снисхождения и поблажек, но пронизанная чем–то необычным; полюбив, хотелось помогать людям, любить самой и быть любимой взаимно…

После встреч с Архипом ей стало уже не так тяжело.

Ания, наивное дитя, выросла под строгим присмотром отца и нежной матери и до поселения у Жаклин не знала никаких бед и несчастий. И меньше всего знала она свое собственное сердце. В жилищах восточных правителей не приветствовалось чтение любовных романов и жестко пресекалось все то, что хоть чем–то намекало на любовь. Ания знала только, что все девушки обычно выходят замуж по воле родителей; за невесту выплачивается калым, устраивается пышная свадьба, и молодая жена переходит из дома родителей в дом мужа. Она знала, что когда молодые живут вместе, то, что называют любовью, должно прийти само собой, и это, по мнению Ании, было вполне естественно: она ведь до сих пор тоже любила всех, с кем жила вместе, — отца, мать, других жен отца, своих многочисленных братьев и сестер…

Однако сейчас она вдруг поняла, что для замужества все же недостаточно одного желания отца, решившего выдать ее замуж за какого–нибудь влиятельного дворянина в Оренбурге. После встречи с Архипом ей захотелось самой во всем разобраться. Она смутно чувствовала, что никогда не сможет полюбить никого вопреки своей воле.

Девушка вздохнула и засобиралась в подвал. Осведомленность Наги, который застал ее прошлой ночью выходящей из подвала, не пугала ее.

Взяв свечу, она сбежала по лестнице вниз и открыла дверку подвала. Спустившись вниз, она уже знакомым маршрутом добралась до камеры Архипа, зажгла свечу и отодвинула задвижку.

Архипа она застала все в том же положении — сидящим на корточках с цепью на шее. Увидев ее, он встрепенулся.

— Здравствуй, душа–девица, — звякнув цепью, сказал он.

— Скажи, ты правда не любишь Жаклин? — находясь в каком–то лихорадочном оживлении, спросила Ания.

Архип не смутился. Он даже немного подумал, прежде чем ответить.

— Нет, Ания, я ее не люблю, — сказал он. — Только ты для меня не девушка–служанка, а сон, мечта! Я не ведаю, что со мной стряслось. У меня разрывается сердце, когда ты уходишь отсель!

Ания не верила своим ушам. Сердце колотилось так, что готово было вырваться из тесной груди.

— И я не верю, что ты и в самом деле служанка. У тебя такое красивое и нежное лицо. Ни телом, ни душой ты не похожа на служанку. У тебя благородный лик, как у дворян, и гордая душа…

Он замолчал и обреченно вздохнул.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза