Именно так Шарлотта воспринимала и свое нынешнее пребывание у отца. Для нее слово «семья» вовсе не означало «дом». И ведь ее даже не встречали здесь с радостью… Родители никогда не отчитывали ее за сделанный ею выбор и принятые решения, они просто их игнорировали. Когда же Шарлотта возвращалась в их дом, она была просто тетушкой Мэгги.
Тут дверь в противоположном конце коридора открылась, и из нее донеслось последнее
–
Миссис Перри вызвала Баррет, мастерицу на все руки, и приказала подать легкий ланч. Потом заглянула в дверь гостиной и сообщила:
– С уроками, наконец, закончено. У нашей девочки нет моих способностей к греческому, но она не лишена кое-какого таланта. Когда-нибудь из нее выйдет неплохой переводчик.
«У нашей девочки?» Шарлотта невольно вздохнула.
– Мама, а что, если она не захочет быть переводчиком с древнегреческого?
– Тогда она может переводить с современного греческого, – ответила миссис Перри. И тут же, нахмурившись, спросила: – А к чему вдруг эти вопросы?
Шарлотта не знала, что ответить, но точно знала одно: она считала своим долгом по отношению к Мэгги и даже по отношению к незнакомой ей Джорджетте Фрост потребовать для них свободы.
– Эти вопросы просто напрашивались, – ответила она наконец.
Ее мать, крепкая розовощекая женщина, лишь пожала плечами и пошла к выходу. Потом вдруг обернулась и спросила:
– Мистер Фрост, вы намерены пойти на дознание? Думаю, после ланча викарий может пойти с вами. Я ожидаю его возвращения с минуты на минуту.
– Да, думаю, я пойду, – ответил Бенедикт. – Возможно, викарию будет легче, если он пойдет не один.
– Тогда вы можете позаботиться, чтобы он не переутомлялся. Он вечно находит с кем еще поговорить и чей еще дом посетить.
– Мама, но отец же викарий… – вмешалась Шарлотта. – Люди обращаются к нему за утешением. Он же не пропадает где-то, часами играя в карты.
– А кто тогда должен поддерживать его собственную семью, если его вечно нет дома?
«А кто поддержит самого отца, если его близкие всегда или в Лондоне, или в Древней Греции?» – подумала Шарлотта.
– Этот вопрос тоже напрашивается, – пробормотала она.
– Да-да, вопрос… О, эврика! На следующем уроке нам с малышкой следует заняться вопросительными словами, – добавила миссис Перри. Она исчезла из дверного проема, что-то сказала на греческом Мэгги, затем стала подниматься по скрипучей лестнице.
Внезапно в гостиную заглянула Мэгги и спросила:
– Почему вы так странно сидите на подлокотниках дивана? – Ни Шарлотта, ни Фрост не успели ответить, а она добавила: – Я поведу Капитана на прогулку. Он не выходил на свежий воздух все утро, пока я была на уроках.
– Значит, собаке не хватает свежего воздуха? А как насчет ее хозяйки? – осведомился гость.
Осторожно соскользнув с подлокотника дивана – так, чтобы не задеть ноктограф, – Шарлотта заметила:
– Мне тоже не хватает. Только в это время года можно гулять без тяжелого колючего пальто или же не потеть от жары.
Мэгги с ее светло-каштановыми кудряшками и зелеными глазами была копией покойной Маргарет, и Шарлотте иногда даже хотелось, чтобы ложь, придуманная их семьей, оказалась правдой и чтобы матерью этого ребенка была ее сестра. Она знала, что ее собственная жизнь стала бы легче, если бы у нее в сердце не было места для Мэгги.
–
– Он гораздо лучше моего, – сказал Бенедикт.
Мэгги засмеялась и убежала, а мистер Фрост, тоже спустившись с подлокотника на диван, откашлялся и пробормотал:
– Мисс Перри, думаю, нам нужно поговорить о…
Шарлотта сильно сжала его руку, призывая к молчанию. Она уже привыкла из осторожности говорить о том, что у нее на уме, только за закрытыми дверями. Сцена у лестничной площадки второго этажа сегодня утром была редким исключением – да и тогда ее спровоцировали.
– Поговорить о дознании? – спросила она. – Что ж, нам действительно следует об этом поговорить. Очень любезно с вашей стороны, что вы поинтересовались, хочу ли я пойти с вами. Но думаю, что я не пойду. Там ведь будет мало других женщин. Так что мне, наверное, не подобает туда идти.