Фортуна благоволит грешным

– Думаю, что да. А иногда отдавал и вдвое больше.

Шарлотта бросила на него быстрый взгляд. А он усмехнулся и снова забросил руки за голову. И тут Шарлотта вдруг почувствовала, как лоно ее увлажнилось и… О боже, какая она распутная! Вспомнив о том, какое удовольствие он ей доставил – даже не прося ничего взамен, – она со вздохом пробормотала:

– Я тоже получала пользу. Пользу материального характера. Я превратилась в Шарлотту Перл, Ла Перл, превратилась в жемчужину – но только не чистую и белую, как снег.

– Снег холодный и скучный, – заметил Бенедикт. – Не могу осуждать вас за то, что вы делали. Скажите, вам часто дарили драгоценности?

– Иногда.

– У вас дома?

– Да, в основном. Дом – это самое главное…

– А слуги у вас имелись?

– Полный штат прислуги. У меня даже была специальная горничная, которая занималась только моим гардеробом. А другая – только моими волосами.

– Вы к ним когда-нибудь вернетесь?

– Нет, никогда. Я отпустила всех слуг, а дом… По разным причинам я не могу туда вернуться. И у меня есть состояние, к которому я не могу прикоснуться.

Помимо воспоминаний от этих лет жизни в роскоши… и в плену у нее осталась еще одна вещь – ожерелье. Его дал ей Эдвард, чтобы она его надела, когда он впервые писал ее обнаженной. Когда же искусство переросло в роман, он отдал его ей навсегда. И она снова и снова позировала ему в этом ожерелье. Позировала совершенно обнаженная, если не считать драгоценных камней на шее.

Шарлотта с радостью бы его продала, но оно было столько раз запечатлено на полотнах, что его тут же узнали бы как ожерелье Ла Перл. Она не могла допустить, чтобы Рэндольф выследил ее по этому ожерелью, поэтому сунула его в сундук со своими вещами – спрятала среди дешевых шерстяных чулок. Возможно, если она его разобьет, выломает из золота камни – то тогда сможет продать его по частям. Возможно, она так и сделает.

Ветер усилился, теперь он теребил пряди ее волос, а потом, наконец, сорвал с нее кружевной чепец.

– Ой! – воскликнула Шарлотта. Она попыталась схватить кружевной чепец, но шаловливый ветер унес его прочь, и Шарлотта махнула на него рукой.

– Что-нибудь случилось? – спросил Бенедикт.

– Ветер унес мой чепец. Наверное, я вынула шпильки, когда снимала шляпу.

– Хотите за ним погнаться?

– Нет. Сейчас у меня нет настроения одеваться как старая дева. – Она немного откинулась назад, надеясь, что ее спутник снова станет поглаживать ее по спине. – Что же касается дома… Видите ли, я не могу продать его без посредника. А любой посредник для меня – это дополнительная опасность. Получается, что я не могу сохранить дом, но и не могу его продать.

– Выходит, что профессия куртизанки – не такая уж легкая, – заметил Бенедикт.

– Верно, не такая уж… – согласилась Шарлотта. Она вытащила шпильку из непокрытых волос, потом – еще одну. – Видите ли, это такая профессия, про которую многие мужчины думают… Они думают, что имеют право на все.

– Тогда, наверное, не так уж и плохо быть просто мисс Перри, дочерью викария. Или таинственной искательницей сокровищ, чье лицо скрыто под шляпой с густой вуалью.

– Не так плохо – быть с вами, – вырвалось у Шарлотты.

– Сладкоречивая колдунья. – Бенедикт прищелкнул языком.

Она засмеялась и тихо сказала:

– Вы очень мне нравитесь. Все, что я о вас знаю, мне нравится. – Но «нравится» – это было слишком слабое слово для обозначения того, что она уже начинала чувствовать.

Бенедикт хотел сказать в ответ что-то веселое и лукавое, но не мог ничего придумать, к тому же к горлу его подкатил огромный ком, так что он в любом случае не смог бы ничего сказать. Всего неделю назад он не знал о существовании этой женщины. А теперь все чаще думал о ней, думал почти постоянно. Но почему он ей нравился? Только потому, что он был рядом, а она была одинока? Или потому, что она начинала в него влюбляться? А он, похоже, – в нее… Но, увы, в будущем «флотского рыцаря», чья жизнь ограничена строгими условиями его пенсии, не было места для романтической истории. Никакого романа с якобы старой девой, тетушкой, воспитывавшей племянницу. Придет день – возможно, это произойдет очень скоро, – и им придется расстаться, их пути разойдутся. Но он точно знал, что это расставание будет для него чертовски болезненным.

– Эта симпатия взаимна, – сказал он наконец. – Да, взаимна.

Бенедикт привык к скоротечным интрижкам для удовольствия, после которых просто уходил от женщины и жил дальше. Но эти разговоры с Шарлоттой… О, это было нечто другое. Даже просто желание вести такие разговоры – нечто совсем другое. Более того, ему ужасно не хотелось с ней расставаться – такого с ним тоже никогда не было.