Фосс

Носки сапог все так же смотрели внутрь. Он цеплялся за жизнь изо всех сил. Белые круги на синем фоне завертелись, завращались все быстрей и быстрей.

— О господи, — сказал Пэлфримен, опускаясь на колени, — если бы только я был сильнее…

Голос забулькал. Кровь ринулась из раны, которую уже учуяли мухи.

О господи, господи, крутилось у него в голове, пока огромное давление не заставило его сдаться окончательно. Он рухнул на землю.

И тогда Гарри Робартс закричал.

И тогда Джадд выстрелил, особо не прицеливаясь, однако коренастый черный схватился за живот и перекувыркнулся.

Фосс крикнул резким и громким голосом:

— Я запрещаю стрелять, не смейте убивать этих людей!

Потому что они принадлежали ему.

Все черные помчались прочь, кроме второго убийцы, который заковылял, попытался залезть на скалу и рухнул головой вниз, исчезнув в ближайшей расщелине.

Когда члены экспедиции подбежали к Пэлфримену, тот был уже мертв. Оставшиеся в живых почувствовали себя так, словно с ним умерла и частичка их души…

Всю первую половину дня они копали могилу в чрезвычайно твердой земле. Тем временем веки мертвеца застыли, в ранах запеклась черная кровь. Смерть превратила его плоть в воск.

Подобным чучелам поклонялись благочестивые крестьяне, с отвращением вспомнилось Фоссу. Во время этой оргии смерти, которой они предались, лицо Лоры Тревельян, таявшее среди восковых свечей, смотрело на него с укором, но он отмахнулся и от нее, и от мух и заговорил очень сердито, ибо плоть, как и свечи, на то и рассчитана, чтобы таять.

— Чем скорее засыплем его землей, тем лучше, — сказал Фосс, — при такой-то жаре.

— Мы должны прочесть заупокойную молитву, — пробормотал Джадд.

— Обойдемся без нее, — ответил Фосс.

— Я не могу, — сказал Джадд.

Фрэнк Лемезурье, чье истощенное лицо сочилось желтым потом, отказался читать.

— Я не могу, — все повторял Джадд, стоя на коленях возле траншеи, в которую собирался положить мертвеца, — я прочел бы, если б умел.

Признаться в этом для него было ужасно.

Наконец молитву прочел Ральф Ангус, поправляя себя вновь и вновь, потому что значение слов было слишком велико, и он не улавливал их смысла; ведь он воспитывался как джентльмен.

В случае Гарри Робартса, впрочем, истина снизошла на невежество ослепительным светом. Он постиг смысл слов и видел, как из дыры в боку мистера Пэлфримена вылетела белая птица, когда они опустили тело в землю.

Что касается Джадда, то он оплакивал страдания человека, которые с ним делил, пусть и не в полной мере.

Во второй половине дня глава экспедиции отправился на поиски тела аборигена, которого также требовалось закопать, но черные, по-видимому, успели его забрать. Фосс вернулся, разъяренный на мух и преданность Лоры Тревельян, которая не позволяла ей оставить его без присмотра. Она таскалась за ним по камням. И этот лик Христа! Немцу хотелось закричать.

Когда Фосс приблизился к лагерю, его внимание привлек какой-то блеск. При ближайшем рассмотрении это оказалось стекло, в котором торчала стрелка украденного компаса.

— Мистер Джадд! — торжествующе вскричал он. Когда Джадд подошел, немец указал ему на землю. — Это избавляет нас от необходимости решать, кому достанется компас.

Фосс рассмеялся. Джадд, на долю которого и без того выпало тяжелое испытание, стоял молча, глядя на маленькую стрелку, что все указывала на голую землю.

Поскольку день был в разгаре и людей ломало так, словно они проехали многие мили по самой труднопроходимой местности, решили не торопиться и продолжить путь утром. После обеда Джадд отправился по следам стада, бродившего где-то к югу от лагеря, и обнаружил его у берегов реки, чье русло пересохло, хотя там и оставалось несколько луж, привлекших скот. Тощие лошади расслабленно стояли, довольно подергивая губами. Одна или две из уцелевших коз смотрели на человека неподвижно, принимая его на временной основе в свою компанию.

Человек-животное к ним присоединился и посидел на раскаленном берегу. Возможно, единение со зверями наконец пробудило потрясенный человеческий ум, потому что в их компании он почуял угрозу ножа, неуклонно занесенного над горлом.

— Я не умру! Я не умру! — прокричал он, дрожа всем изнуренным телом.

Поскольку удел простого человека — собственные пастбища, а вовсе не мистические пустыни, не Преображение Господне, он истосковался по крупным грудям своей жены, которые пахли свежеиспеченным хлебом даже после того, как она снимала рубашку.

Тем вечером, наполнив бурдюки свежей водой, что- бы выехать рано утром, люди вяло жевали лепешки и сушеное мясо. Джадд подошел к главе экспедиции и сказал:

— Мистер Фосс, я не думаю, что готов идти дальше. Я все обмыслил и поворачиваю назад.

Некоторые затаили дыхание, услышав, как он про- износит вслух их собственные мысли. Они подались вперед.

— Вы понимаете, что находитесь под моим началом? — совершенно спокойно спросил Фосс, так долго этого страшившийся.

— Теперь уже нет, сэр, — ответил Джадд.

— Вы переутомились, — проговорил глава экспедиции.

Худшие страхи подтвердились и сделали его решительным, бодрым, почти веселым.