Фосс

В последнем порыве этой беспомощности она положила на лоб племянницы платок, чересчур щедро смоченный одеколоном, продолжая перебирать свои давно позабытые прегрешения.

Вечер прошел в суете и огорчениях. Прибыл доктор Килвиннинг, вернулся доктор Басс. По лестнице застучали мужские шаги, исполненные собственной важности. Если молодого доктора Басса еще можно было обвинить в невежестве, знания и опыт доктора Килвиннинга покамест не проявили себя никак, не считая нескольких намеков, которые выдающийся врач скупо обронил вместе с бесчисленными любезными улыбками, предназначенными для утешения знатных леди. Вдобавок миссис Боннер черпала большую уверенность в его красивых манжетах, заколотых запонками из чистого золота с рубинами, впрочем, весьма изящного размера.

— И самая легкая диета, — проговорил важный доктор. — Супы.

Он улыбнулся, и слово стало тайной, чуть дымящейся на языке. Миссис Боннер пришлось улыбнуться в ответ.

— Супы весьма питательны, — вздохнула она, и сама напитавшись надеждой.

Однако супруг ее к подобному лечению остался равнодушен. Он принялся хитро поглядывать. Он прищурился. Как впоследствии рассказывал по секрету своей знакомой леди доктор Килвиннинг, торговец говорил с прямотой, свойственной человеку весьма заурядному. Мистер Боннер сказал:

— Да, доктор. Так чем же все-таки больна моя племянница?

От этих слов его супруга испугалась, что доктора подобная неделикатность оскорбит.

— Еще слишком рано, мистер Боннер, — заявил доктор, — ставить окончательный диагноз. Это может быть одна из разновидностей лихорадки. Нам остается только наблюдать. И заботиться о больной. — Он снова улыбнулся миссис Боннер, которая преданно улыбнулась ему в ответ.

— Гм, — сказал торговец.

— Я все еще считаю, что это мозговая лихорадка, — осмелилась заявить миссис Боннер.

— Вполне возможно, — вздохнул доктор.

— Хотелось бы мне знать, что ее вызвало, — заметил торговец. — У всего должна быть причина.

И тогда доктор издал веселый снисходительный смешок, похлопал мистера Боннера по плечу и вышел вон, сопровождаемый доктором Басом, о чьем постыдно-честном невежестве миссис Боннер уже успела позабыть.

В ту ночь Лора Тревельян металась в лихорадке и постоянно кричала, что волосы режут ей руки. Волосы ее и правда стали горячими и тяжелыми. Миссис Боннер несколько раз пыталась разместить их так, чтобы облегчить страдания больной.

— Ох, мэм, это ужасно, — причитала Бетти, новенькая горничная, — будет просто ужасно, если их придется остричь! До чего прелестные волосы! Мисс Ханрахан пришлось лишиться всех волос, когда она заболела скарлатиной. Зато их удалось продать одной леди, которая хотела сделать из них шиньон. Так что волосы не пропали понапрасну. А у мисс Ханрахан отросли снова…

— Иди спать, Бетти, — велела миссис Боннер.

— Я посижу с мисс Тревельян, мэм, если можно, — предложила девушка.

Однако миссис Боннер была полна решимости нести свой крест.

— Если с моей племянницей что-нибудь случится, — вскричала она, — я никогда себе не прощу!

Горничная ушла, и миссис Боннер словно приготовилась к дальнему путешествию: обложилась шалями и пледами, взяла книгу проповедей, за которую всегда хваталась при чрезвычайных обстоятельствах, и тут в комнату вернулся мистер Боннер. Он не мог усидеть один в превратившемся в пустыню доме. Не то чтобы это произошло внезапно или именно в ту ночь или только с мистером Боннером. Двое супругов поглядывали друг на друга в надежде на спасение и начали осознавать, что вся их жизнь — сплошная череда потерь. Оазисы привязанностей на время сделали эту пустыню вполне приемлемой, пока нестерпимый жар неразумия яростно не накинулся на их прибежища.

Боннеры сокрушенно вздыхали, думая о своем светлом ребенке, так безжалостно отнятом, и об этом темном, бледном создании, которое по-настоящему никогда им не принадлежало.

Ночью Лора Тревельян, отчаянно метавшаяся в постели, села, подалась вперед и наклонилась так близко, что лошадь ударила ее в лицо, резко подняв голову. Боль была поистине невыносимая.

— Наперсник! — вскричала она, стараясь не морщиться. — Мы оставили наперсник на месте прошлой стоянки…

Кое-как совладав с собой, она тихо проговорила:

— Не бойся. Я не подведу! Даже если иногда тебе этого хочется, я не подведу.

И снова, с неприкрытой радостью:

— Это твоя собака! Она лижет тебе руки! Какая сухая кожа… О, благословенная влага!

После чего блаженно заворочалась.

Подобные компрометирующие свидетельства привели бы в восторг Пэйлторпов и немало озадачили бы Боннеров, однако первых здесь не было, а вторые сникли, забывшись сном в креслах из красного дерева.

* * *

Отряд съехал по чудовищным базальтовым ступеням опустевшего дома Боннеров и отправился в путь. Иногда копыта лошадей высекали из зубчатых скал искры.