Фосс

— Ах, мистер Боннер, — воскликнула его супруга, стоя на лестнице, — я уж хотела за вами посылать! Лора совсем расхворалась. Я вызвала доктора Басса. Он только что уехал, и я им крайне недовольна, о чем не премину сообщить всем нашим знакомым! Представляете, этот молодой человек листал в моем присутствии книгу, чтобы поставить диагноз! В то время как любой мало-мальски сведущий… Да что там, даже я вижу, что это мозговая горячка! Мистер Боннер, признаюсь, я в полном смятении!

В самом деле, кольца супруги неприятно оцарапали мистера Боннера. Он стал подниматься по пружинящим под его весом ступеням. Несмотря на все свое чувственное совершенство, спелые фрукты безжалостно запрыгали внутри коробочки, точно незрелые грошовые плоды. Торговцу больше не было дела до этого дома, с тех пор как его покинула Белла, его золотая девочка, от которой пахло спелыми грушами — или он ошибается? — в те беззаботные дни между ненавистным летом и гнусной зимой.

— Что ж, тогда пошлем за доктором Килвиннингом, — проговорил мистер Боннер не своим голосом.

— Боже мой, вы так добры, так добры! — Супруга утерла глаза скомканным батистовым платочком, держа его в унизанной кольцами руке.

В окружении миссис Боннер все были прекрасно осведомлены, как дорого просит за свои услуги доктор Килвиннинг, посему считавшийся лучшим врачом в городе.

Вряд ли супруги Боннеры были способны хоть сколько-нибудь поддержать друг друга, пока шли к комнате своей племянницы. Жизнь преподнесла им испытание, значительно превышающие их скромные возможности.

Лора лежала на красивой кровати, глядя в никуда. Во время кризиса, причин коего озадаченному коммерсанту никто не удосужился объяснить внятно, тетушка расплела косы племянницы. Копна темных влажных волос показалась неуместной дядюшке, любившему во всем порядок. Также он никак не мог вспомнить, когда в последний раз заходил в комнату племянницы, поразившую его изобилием хрупких тайн, и теперь ступал осторожно, словно извиняясь за каждый шаг, что придавало его тучному, мясистому телу вид крайне нелепый.

Лора с усилием повернула голову и сказала:

— Простите, что доставляю вам столько неудобств.

Говорить ей было трудно, и все же тонкие губы сумели произнести эту нелепую фразу.

Мистер Боннер втянул воздух ртом и удвоил осторожность движений, чтобы искупить свою неповоротливость.

— Пожалуйста, лежи спокойно, — прошептал он, повторяя чужие слова, некогда услышанные у постели больного.

— Ничего страшного, — сказала Лора. — Всего лишь дурацкое недомогание. Не знаю, чем его объяснить.

С каким трудом она выговаривала слова! Ее застывшее, охваченное лихорадкой тело, внутри которого она чувствовала себя такой подвижной, больше ничего не значило. И все же между приступами болезни ей было до несуразности удобно, и она даже радовалась неуклюжей заботе дядюшки и тетушки.

— Ах, дорогая-дорогая-дорогая Лора! — рыдала тетушка Эмми. — За что нам это? Мне невыносимо не знать, что с тобой, но твой дядюшка пригласит хорошего доктора, который нам все объяснит!

В трудные времена миссис Боннер переносила свою недалекость на окружающих и обращалась к ним как к малым детям.

— Вот увидишь! — прибавила она.

Она все трогала и трогала свою племянницу. Чтобы защитить ее. Или обнаружить причину страданий.

Глядя на этих взрослых детей с высоты своего недуга, Лора Тревельян почувствовала себя невыносимо старой. Если бы только она могла сделать для них хоть что-нибудь! Увы, даже будучи в полном здравии, вряд ли ей удалось бы чем-то помочь своим дяде и тете.

Мистер Боннер прочистил горло. Обретя спасение в словах супруги, он проговорил бодрым голосом:

— Да! Доктор! Я пошлю за ним Джима. Он обернется в два счета. Да! Я напишу записку.

— А вдруг доктор обедает? — опомнилась его супруга.

— Я заплачу ему столько, что он отложит обед, — пообещал торговец.

При благоприятных обстоятельствах мистер Боннер был человеком властным и твердым. Он вышел отдать распоряжение, оставив на пристенном столике несчастные груши. Эти нежные, невинные фрукты словно свидетельствовали о слабости, которую ему хотелось сохранить в тайне.

Однако ни Лора Тревельян, ни мисс Боннер их не заметили. Тетушка продолжала лихорадочно хлопотать вокруг племянницы, поочередно принося ей немного воды со вкусом гренок, хорошего крепкого бульона, который слегка расплескался по дороге с кухни, и аппетитного молочного желе. Когда все эти подношения были отвергнуты, тетушка в отчаянии вскричала:

— Что же еще я могу для тебя сделать? — Словно между ними залегла обида. — Дорогая моя, только скажи!

— Мне ничего не нужно, — ответила Лора Тревельян, закрывая глаза.

На губах ее блуждала улыбка, которую миссис Боннер очень хотелось бы понять, но девушка настолько ослабела от лихорадки, что вряд ли могла таить против тети хотя бы даже и воображаемую обиду. Несмотря на это, беззащитные веки племянницы подвергли миссис Боннер новым приступам раскаяния.

— Тем, кто болен, — посетовала она, — гораздо легче. Лежат себе, а нам страдай! Ведь это мы чувствуем себя слабыми и беспомощными.