— Дорогой мой Бен, — устало сказал Латтьенцо, — все мы в общих чертах знаем, что ты хочешь сказать. Но когда ты говоришь «возможность» — что
— Не совсем, — сказал Аллейн.
— А! — сказал Латтьенцо. — Я так и думал.
— Я не говорил, что мы не подозреваем ее в убийстве — наоборот. Я лишь сказал, что она была арестована по обвинению в том, что искалечила тело, а не по обвинению в убийстве.
— Но это обвинение может быть предъявлено?
Аллейн молчал.
— Это равносильно тому, чтобы сказать, — произнес Бен Руби, — что вы считаете это дело тайным сговором, и что Мария — один из участников этого сговора, и что один из нас… я имею в виду людей в этом доме… является главным обвиняемым.
— Да.
— Прелестно! — воскликнул мистер Руби.
— Мы услышим что-нибудь еще? — спросил мистер Реес. — В конце концов, помимо того, как повела себя Мария, мы не узнали ничего нового, не так ли? Например, нам не известно, удалось ли вам очистить кого-либо из нас от подозрений. В частности этого молодого человека — Бартоломью.
— Монти, дорогой мой, — сказал сильно побледневший Латтьенцо, — как же ты прав. И тут я хотел бы настоятельно заявить, что я неистово протестую против любого предположения, скрытого или явного, о том, что этот несчастный мальчик способен на такое преступление. Мистер Аллейн, я умоляю вас подумать! Что мы должны будем принять согласно такой теории? Подумайте о его поведении.
— Да, — сказал Аллейн, — подумайте о нем. Он совершает то, что по сути равняется публичным объявлением о разрыве с ней. Он выставляет себя в самом ужасном свете как потенциального убийцу. Он даже пишет ей угрожающее послание. Он очень старается не обеспечивать себе алиби. Он теряет сознание, его ведут наверх, там он приходит в себя и спешит в ее спальню, где усыпляет хлороформом и душит свою жертву, а потом возвращается к себе.
Латтьенцо пару секунд пристально смотрел на Аллейна. Его лицо снова порозовело, он слегка вскрикнул и схватил Аллейна за руки.
— А! — воскликнул он. — Вы согласны! Видите? Вы видите? Это невозможно! Это нелепо!
— Позвольте, я кое-что скажу, — сказал Хэнли, обращаясь к мистеру Реесу. — Я о добродетельном негодовании со стороны этого красавчика. Очень трогательно и все такое. — Он бросил взгляд на своего работодателя, а потом на Латтьенцо. — Человека можно простить за то, что он делает свои собственные выводы.
— Хватит, — сказал мистер Реес.
— Что ж, хорошо, сэр. Сказано достаточно. Но я хочу сказать… В конце концов, хочется ведь быть официально вне подозрений. То есть возьмем, к примеру, меня. С того времени, как вы проводили мадам наверх и она выставила вас с Марией из комнаты, и до того, как Мария вернулась и нашла ее… мертвой… я был в столовой и в холле, успокаивал гостей, разговаривал с Лесом, рассказывал вам про состояние озера и составлял для Леса список гостей. Я никак не мог, — говорил Хэнли все громче, почти истерично, — побежать наверх и убить мадам, а потом вернуться как ни в чем не бывало, чтобы поторапливать уезжающих гостей и бегать туда-сюда с зонтом. И в любом случае, — добавил он, — у меня не было ключа.
— Ну, что касается этого, — сказал бен Руби, — то она сама могла тебя впустить, и я не имею в виду ничего плохого. Просто чтобы расставить точки над «i».
— Большое спасибо, — горько сказал Хэнли.
— Вернемся к ключам, — медленно сказал мистер Реес, все еще вертя в руках свои ключи, словно чтобы проиллюстрировать свою точку зрения. — Третий ключ,
Аллейн взглянул на Хэйзелмира, тот едва заметно кивнул.
— Существует очень простое объяснение, — сказал Аллейн. — Третий ключ был в сумочке в нижнем ящике, где и лежал непотревоженным на протяжении всех этих событий.
В последовавшей за этими словами тишине послышался какой-то далекий пульсирующий звук; вертолет возвращается, подумал Аллейн.
Мистер Реес сказал:
— Но когда мы с Марией вышли, мы… услышали, как ключ повернулся в замке. Какой ключ? Вы объяснили то, что касается двух остальных. Она заперлась от нас своим собственным ключом.
— Мы думаем, что это не так.