Фотограф

«Черная канарейка». Галерея с названием, которое идеально бы подошло какому-нибудь стрип-клубу, была местом культовым в среде фотографов и прочих творцов. Именно здесь прошла знаменитая выставка работ Бэнкси[27], а сам таинственный художник умудрился оставить послание рядом с одной из своих работ и улизнуть от многочисленных камер. Да что уж там, о персональной выставке в «Черной канарейке» мечтал каждый, но далеко не каждый получал приглашение выставить там свои убогие работы. Вив уже трижды выставлялась там и каждый раз уходила оттуда налегке. Все выставленные портреты разбирались за конские деньги ушлыми богачами, которым некуда было тратить свое состояние.

– О тебе заговорят после этой выставки, – хмыкнула Вив, отбрасывая в сторону телефон, по которому пять минут назад выносила мозг одному из владельцев «Канарейки».

– «Очередной ебаный бездарь»? – спросил я, заставив её улыбнуться.

– Нет, дружок. «Очередной ебаный гений».

Но выставка началась с говнины. Сначала меня отказался пускать внутрь здоровый, как горилла-пидорас, охранник. Я его не винил, потому что знал, как выгляжу. Наплевав на советы Вив, я оделся в свои старые шмотки. Потертые штаны в шотландскую клетку, черную майку с надписью: «Нахуй искусство» и любимые красные «докмартинсы». Охранник долго не мог поверить, что выставка, которая начнется через пятнадцать минут, – моя. Он согласился меня пропустить только после того, как я показал ему документы и согласился ничего не рассказывать его боссу. Однако же войдя внутрь галереи и увидев людей, заполнивших её, я на миг подумал, что Вив все же была права насчет одежды.

В глазах рябило от обилия статных мужчин и женщин в модных шмотках. Будь это строгие классические костюмы или дорогие, из тончайшей шелковой ткани, водолазки, футболки с ручной росписью и стоящие хуеву тьму денег или дорогущие платья. Среди всего этого фальшивого омерзения я был, как старина Уотти Бьюкен[28] на попсовом фестивале. Один. Совсем один. Правда, оцепенение продлилось недолго. Меня кто-то схватил за руку, выволок на сцену, представил, а потом я потонул в море лжи и зависти.

– Восхитительно! – брызжа слюной, орал странный усатый мужик в красном берете. Усы у него были шикарные, а вот надутые щеки и безумные, засыпанные коксом глаза придавали вид ебаного буйного идиота. – Какой вызов обществу! Так и вижу здесь вопрос о проблемах общества. А что скажет сам автор? Где он?! Вы? Это вы сняли этот шедевр? Восхитительно! Что скажете, автор? Это протест против злой воли корпорациям?

– Чего? – нахмурился я. Голова немного кружилась, но это от семи стаканов шампанского, которое я выдул, чтобы не сойти с ума. Посмотрев мутным взглядом на портрет девочки с заклеенным скотчем ртом, я поморщился. Какая, нахуй, злая воля корпораций?

– Это же протест! – продолжал верещать усатый. Его щеки угрожающе надувались и опадали. Больной иглобрюхий долбоеб! – Протест против злой воли корпораций, подминающих под себя мелкий бизнес. Девочка символизирует мелкий бизнес, а скотч – о-о-о-о! Это шедевр, дорогой мой!

– Это просто девочка с заклеенным ртом, – буркнул я, закуривая сигарету. Формально, в галерее запрещено было курить, но в воздухе уже давно витал дым и не только от сигарет. Я чувствовал и сладковатый, пластмассовый аромат «косяков» и кое-чего еще запретного. Всем было плевать на всё и всех. Они пришли сюда повыебываться. Сраные лицемеры.

– Нет, дорогой. Это не просто девочка. Это вызов! – продолжал орать усатый. Вокруг каждого снимка кто-нибудь орал. У меня начала болеть голова, и хотелось кого-нибудь избить. Весело, наверное, отхуряить до подзалупной синевы кого-нибудь из них на своей первой выставке. Тогда обо мне точно заговорят. Я снова поморщился, когда усатый перешел на ультразвук, стараясь до меня докричаться, и помахал ему рукой.

– Да насрать. Пусть будет протест, если ты его тут видишь. Купи этот блядский портрет и видь в нем что хочешь! – рявкнул я, перекрикивая шум толпы.

– Сколько? – деловито спросил усатый, переходя на нормальный тон. Я не был готов к такому вопросу, но уязвить усатого мне хотелось. Поэтому я гадко улыбнулся и ответил:

– Сто тысяч, – и, усмехнувшись, добавил: – дорогой.

– Вот чек, – невозмутимо ответил усатый, доставая из портфеля, с которым не расставался, чековую книжку. Он пару раз черканул в ней ручкой, оторвал листок и протянул мне. Я, не веря, взял листок в руки и, увидев сумму с подписью, моментально протрезвел. – Хорошего вечера. Пойдем, милый.

Женоподобный паренек, бледной тенью стоящий рядом с ним, вздрогнул, бросил в мою сторону завистливый взгляд и направился за своим усатым другом, оставив меня охреневать от произошедшего. Всего за десять минут я стал богаче на сто тысяч фунтов. И это было только началом.

По галерее быстро поползли слухи, что Шон МакМанаман купил одну из работ за бешеные деньги. Сумма везде называлась разной, и я, прогуливаясь между хорошо одетых людей, даже не удивлялся. Чек на сто тысяч лежал у меня в кармане, а губы гостей исторгали из себя какие-то уж слишком неприличные цифры.