Фотограф

– Ему, – я кивнул в сторону портрета Седьмого, – это удалось. В его жизни было много говнины, но в какой-то момент он снял маску. И я успел нажать на кнопку спуска.

– У меня есть тысячи фотографий с тысяч разных фотосессий, но все они одинаковые. На них всех есть я. Но это не я. Понимаешь?

– Ага.

– Я долгое время ищу фотографа, который сможет заснять меня другой. Без ебаной маски.

– Мне нравится, когда ты ругаешься, – улыбнулся я. – Так ты куда живее.

– Спасибо, – она улыбнулась в ответ и поднялась на ноги. – Что мне надо делать? Куда встать?

– Просто будь собой, – я кивнул, когда она удивленно посмотрела на меня, словно ожидая услышать смех и подтверждение шутки. – Ты не ослышалась. Ходи, гуляй, смотри на мои работы, смейся, говори… Просто будь собой. Секрет в этом.

Теана рассмеялась и начала… танцевать. На некоторое время я просто впал в ступор. Красивая девушка, танцующая обнаженной среди портретов, сделанных мной. Как тут не удивиться? Но Теана словно отпустила всю скованность и стеснение прочь. Она танцевала, смеялась, подбегала к одному портрету, потом к другому. И танцевала, и танцевала.

Танцевала она прекрасно. Профессионально. С душой и чувством. Теперь-то мне стало понятно, что крепкие ноги, развитая мускулатура и гибкость – не заслуга модных спортзалов. Теана действительно любила танцевать, и сейчас она танцевала для меня, а я улыбался, ходя за ней следом, и жал на кнопку спуска затвора.

Теана прекратила танцевать, когда остановилась возле портрета Пятой. Я соврал, что никто и никогда его не увидит, но на чувства той больной суки мне было плевать, да и Вив была довольно настойчива, когда увидела этот портрет. Правда, мне пришлось немного его подправить для выставки.

Я кадрировал фотографию Пятой так, чтобы была видна лишь половина лица, скрытая в тени. Но и этого было достаточно, чтобы фото приковало внимание многих в галерее. И я снова отказался продать портрет. Все-таки обещание, пусть и не полностью, нужно держать. И сейчас, глядя на Теану, смотрящую на портрет Пятой, я мысленно дал себе пять, что не продал этот портрет. Потому что на душу Пятой смотрела еще одна душа. Душа Теаны. Без масок, без фальши и вранья. Щелчок, и еще одна фотография сохранена в недрах чертовой демонической машинки.

– Понравилось? – тихо спросил я, подходя к Теане. Она повернулась в мою сторону, и я с удивлением увидел, что у нее в глазах застыли слезы. – В чем дело?

– Увидела себя, – хмыкнула она и пожала плечами. Затем, прижавшись ко мне, положила голову на плечо. – Чем-то мы с ней похожи.

– Глупости. Эта больная дрянь делала многим людям плохо, – хриплым от волнения голосом ответил я.

– Я тоже многим делала плохо, месье. Мы с ней похожи. Но почему у других людей с твоих портретов лица как-то… чище?

– Я немного подчеркивал их красоту, а здесь…

– Не захотел, – печально улыбнулась она.

– Не захотел.

– А мои фото… мои ты тоже не будешь… – она замялась, нервно засмеялась и расплакалась. Я улыбнулся и прижал её к себе.

– Твои будут прекрасными.

– Но почему? – она на миг отстранилась и посмотрела мне в глаза своими зелеными озерами.

– Я видел твою душу, и она не такая, как эта.

Мы сидели с Теаной на мягкой гигантской подушке, которую, видимо, забыли убрать после прошлой выставки. Но сейчас, утопая в синтетической нежности и прижимаясь друг к другу, я понял, что Теана борется с собой. Иногда она открывала рот, чтобы начать, потом мотала головой, закусывала губу, улыбалась и смотрела на меня. Но я знал, стоит правде начать литься из рта, как остановить этот поток будет невозможно.

– Отец меня всегда баловал, – тихо произнесла она и, рассмеявшись, показала мне свою руку. – Смотри! Мурашки! Я и забыла, каково это, когда по коже бегают мурашки.

– Тем приятнее вновь столкнуться с этим, – кивнул я, закуривая сигарету, но Теана ловко выхватила её у меня и показала язык. Сейчас она не была похожа на ту пафосную и заносчивую богачку, которая беседовала со мной несколько часов назад. Передо мной сидела обычная озорная девчушка, которая любила смеяться и болтать ногами в процессе разговора.

– Прости. Мне нужно что-то покрепче моих зубочисток, – вздохнула она. – Отец долго привыкал к тому, что его нежно обожаемая дочурка вдруг закурила. Для него я всегда должна была оставаться идеалом. Понимаешь?

Я снова кивнул в ответ и закурил другую сигарету.

– Как только я научилась ходить, он сразу взялся за мое воспитание, буквально вырвав из маминых рук. Я её почти не помню… А отца. Отца помню хорошо.