Фотограф

– Спасибо. Хотя бы за это, – я развернулся и пошел в сторону дома. Оглянулся я лишь раз, а когда оглянулся, то увидел, что Он исчез. Как обычно, молча и без нудных прощаний.

Тысячи мыслей проносились в моей больной голове. Я шел, спотыкаясь, по Стрэтфорду и смотрел безумным взглядом по сторонам. Я видел говнину: в грязи и мусоре, которые покрывали асфальт и темнели вонючими кучами в углах и переулках, в людях, которые шли по своим делам. Кто-то шел на работу, кто-то с работы, кто-то шел выбивать дерьмо из своего мужа или жены, кто-то шел грабить, а кто-то всего лишь хотел закинуться колесами и забыться, пока ебаная реальность его окончательно не доконала. Эту говнину я должен менять. Я столько раз её не замечал, что в итоге моментально забывал, стоило мне увидеть что-то плохое.

Люди огибали меня, как камень огибает широкий поток воды. Они смотрели мне вслед, смеялись и показывали пальцами, или вовсе не замечали. А я шел вперед, сам не зная куда. Перед моими глазами по-прежнему стояло лицо Сэм – окровавленное, улыбающееся и любимое. Он сказал, что выбрал меня потому, что я цеплялся за жизнь. Но Сэм тоже любила жизнь. Почему Он не мог спасти нас обоих? Почему надо было делать выбор? Вопросы, вопросы… ебаная тьма вопросов, сочащихся говниной, как моя гребанная душа.

– Адриан? Это ты? Это правда ты?

Я остановился и, повернув голову в сторону знакомого голоса, прищурил глаза.

– Это ты! Как здорово! Это правда ты…

– Джейн? – имя всплыло в памяти резко и безжалостно, принеся вместе с собой воспоминания. Но в этих воспоминаниях Джейн была другой. Тогда она была Четырнадцатой. А передо мной сейчас стоял совершенно другой человек.

– Да… – сконфуженно улыбнулась она, пряча глаза. – Я знаю, что выгляжу по-другому. Не так, как раньше. А что ты? Как твои дела?

Я не видел её полгода и сейчас не мог поверить в то, что видел перед собой. Четырнадцатая изменилась, хотя я удалил её фотографии и тем более их никогда не обрабатывал. Передо мной стоял совершенно другой человек.

Она сильно потолстела. Так нравившиеся мне черты лица расплылись и превратились в неприятный комок теста. Глаза – безжизненные и усталые, и лишь изредка в них проскакивала та волшебная искорка тепла. Кожа посерела, покрылась странными пятнами. Даже волосы были безжизненными и свисали жирными змеями.

Одежда Четырнадцатой тоже выглядела плохо. Мешковатая толстовка с жирными пятнами на груди, да и сами груди отвисли и стали больше. Огромные джинсы, которые, казалось, трещали по швам. Старенькие кеды, собравшие всю грязь Стрэтфорда. Да и сама Четырнадцатая словно собрала всю грязь. Не только Стрэтфорда. Всего ебаного мира.

– Что случилось? – спросил я. Она смутилась, покраснела и пожала плечами. – Когда тебе вдруг стало похуй на себя?

– Не знаю, – она ответила не сразу. Казалось, она хочет провалиться под землю, но когда она подняла на меня глаза, я всё понял. Сразу и безжалостно. – Ты пропал, Адриан. Исчез из моей жизни так внезапно. Я… я боялась, что с тобой что-то случилось. Что та женщина на дорогой машине похитила тебя и сделала тебе больно.

– Вив? Она такой же фотограф, как и я, – мотнул я головой, но Четырнадцатая улыбнулась и подняла руку.

– Пожалуйста… мне сложно говорить. Просто выслушай.

– Прости, – я с болью взглянул на неё. Жалкую, искалеченную моим эгоизмом душу.

– Потом я увидела тебя по телевизору. Показывали репортаж с твоей выставки. И я поняла, что у тебя все хорошо…

– Слушай, я…

– Нет, нет. Я все понимаю. Правда понимаю, – улыбнулась она. Улыбка, такая теплая и знакомая, вдруг озарила её лицо и согрела мою душу теплом. Тем теплом, которое я так любил в ней. Но улыбка исчезла так же быстро, как и тепло, принесенное ей. Джейн закусила губу и посмотрела на меня. – Я пыталась. Честно пыталась забыть тебя. Встречалась с другими, но каждый раз ты всплывал в моей голове. А их прикосновения, их поцелуи, их грубость… это был не ты. И я покатилась вниз. Это оказалось легко. Ешь что хочешь. Не следи за собой. Забей на всё. И однажды в зеркале увидишь созданное тобой чудовище. Я пыталась забыть тебя, но почему-то не могла. Ты словно не желал вылетать у меня из сердца. Ты запал так глубоко, что даже нож хирурга не вытащил бы тебя из моей груди. Мне сейчас дико стыдно, что ты… что ты видишь меня такой. Нет, ты не виноват. Я знаю, что сама виновата. В слабости, в лени, в том, что… а, ладно. Слушай, мне пора идти. Я правда была рада тебя видеть, хоть и знаю, что мне будет очень больно. Мне уже больно, но я этого не осознаю. Осознаю ближе к вечеру, когда адреналин исчезнет. Прости. Прости, что вывалила на тебя все это. Мне пора идти.

– Джейн… подожди, – я стоял, сжав зубы, и смотрел, как она убегает, пряча лицо под капюшоном толстовки. Слезы текли по моим щекам, но я не думал о них. Я думал о той, которую обрек на тьму из-за своего ебаного эгоизма. – Джейн!

Она обернулась, покачала головой и исчезла за углом. Сердце сдавило ненавистью и жалостью. Я ненавидел себя и жалел Джейн, влюбившуюся в конченного обмудка, который повел себя, как конченный обмудок.