Фотография из Люцерна

Как удобно! Ты только делай вид, что сочувствуешь, – и все самые опасные тайны и секреты будут в твоем распоржении. Способ куда более чистый, чем пытки. Единственное, что требуется из инвентаря, – вот такая кушетка. Как сказала мне фрау Лу, кушетка всего лишь инструмент, – и он гораздо гуманнее, чем раскаленные иглы, электроды, щипцы и прочее в том же роде – и гораздо эффективнее. Есть о чем подумать.

Однако сейчас я сосредоточился на первостепенном: если фрау Лу хранила рисунок, куда она могла его спрятать? Я снова обошел комнату. Как ни странно, весь мой маршрут проходил так, что в центре постоянно оказывалась кушетка. И тут я осознал кое-что, усколзнувшее от меня тогда, в тридцать четвертом – ее реакция, подсказка.

Меня учили, что подсказкой может быть что угодно: прищуренные глаза, беспокойство, движения рук или ног, да просто смена позы. И я вспомнил, как мы обменялись парой слов по поводу кушетки для проведения психоанализа. В голосе фрау Лу проскользнуло напряжение.

А вдруг все время разговора спрятанный рисунок находился всего в двух метрах от нас? Она заявила, что не имеет представления, о чем я спрашиваю? Ну, мало ли что она заявила!

Возможно, именно это теперь так забавляло экономку?

Я подошел к кушетке и провел рукой по подушке и матрасу. Подушка была в белой наволочке: требования гигиены, иначе и быть не могло. Но почему тогда матрас – без всякого чехла – ничем не покрыт, а закреплен на каркасе с помощью крупных стежков? Я просунул в шов перочинный нож, разрезал нитки, схватил матрас и скинул его на пол.

Сердце неистово колотилось.

Эврика! Я нашел! Картонная папка «под мрамор» с серыми тесемками, наверняка рисунок внутри.

Я вернулся к столу и трясущимися руками осторожно развязал тесемки. Рисунок фюрера был там. Скандальный сюжет, компрометирующая поза… Надпись на обороте свидетельствовала, какого рода сексуальные фантазии являлись ему в отношении фрау Лу. Я вспомнил все, что довелось читать о ее прошлом, и на ум сразу пришла знаменитая фотография, снятая в конце девятнадцатого столетия: фрау, Ницше и еще один господин, не помню имени.

Рисунок Гитлера не оставлял сомнений в том, какое преклонение и трепет испытывал художник по отношению к изображенной женщине.

Не стану утверждать, что я был шокирован. К тому времени я уже имел представление о некоторых, назовем это так, личных пристрастиях фюрера: в деле Гели Раубаль проскальзывали намеки на садомазохизм. Собственно, именно угроза Стемпфла предать огласке письмо Гели о некоторых особенностях личности ее дяди и привела к решению устранить этого во всех смыслах достойного священника. Так что теперь я осознал, почему фюрер готов заплатить за обладание этим рисунком любые деньги, и к каким последствиям может привести его обнародование.

Но отсюда вытекает и следующая логичная мысль: отвези я рисунок Борману, его благодарность будет велика, но в то же время я сделаю себя уязвимым. Прикосновение к такой тайне поставит меня в тот же ряд, что и Гели Раубаль и отца Стемпфла – с тем же финалом. Стоит ли благодарность Бормана таких последствий?

Решать следовало быстро.

Чтобы лучше понять, о чем я говорю, надо принять во внимание традиционную беспощадность членов НСДАП, их склонность к жестокому «урегулированию» неприятных ситуаций: ночные автокатастрофы в пустынной местности; вторжение воров, которые, застав хозяев дома, без колебаний перерезали им горло; необъяснимые «самоубийства»…

Я много знал о такого рода мероприятиях – мне и самому доводилось в них участвовать. И хотя я не получал от такого рода поручений никакого удовольствия, были оперативники, которые явно наслаждались происходившим. Какая ирония: я, карающий ангел Бормана, могу погибнуть от того меча, который не раз направлял сам!

Решено, я не отдам Борману рисунок фюрера! Слишком большой риск. Я поклянусь, что к моменту смерти у фрау Лу не было никаких произведений Гитлера. А если и были когда-то, то она давным-давно их уничтожила.

Рисунок перепрячу в надежное место, и если я когда-нибудь попаду в серьезную переделку, мне будет чем выкупить свою жизнь.

Перед отъездом из Гёттингена я распорядился вернуть все конфискованное в усадьбу. Еще раз просматривая книги, я обратил внимание на экземпляр труда Фрейда «Толкование сновидений» – раритетное первое издание тысяча девятисотого года с таким посвящением: «На память Лу. С особой признательностью за все, что вы сделали в нашей научной области. Пусть мечты сбываются! Преданный вам Фрейд».

Отлично, подумал я. Прекрасный сувенир на память о моей встрече с этой необыкновенной женщиной.

Как и три года назад, Борман был недоволен. Зная, как он ненавидит докладывать фюреру о неудачах, я приготовился к буре, но он вел себя куда спокойнее, чем обычно, и выслушал мой доклад вполне мирно.

– Хорошо. Хоть какая-то определенность. У меня есть для вас новое поручение, Флекштейн. Очень деликатное и очень срочное. Полагаю, вам понравится.

Затем, весь лучась от предвкушения, он спросил меня, слышал ли я что-нибудь о киноактрисе Ренате Мюллер.

Глава 18