Фотографов с рук не кормить

Я не слышала звуков. Их глушили стекла. Но зато отчетливо, как в замедленной съемке, видела: Ник уходит в глухую защиту. Сбивая, уклоняясь, ныряя, ставя блоки. Его теснили в угол. И он, понимая это, яростно сопротивлялся. Но против трех профессиональных бойцов у него не было шанса. И все же рыжий был упертым.

Его быстрая атака двумя джебами центральному здоровяку — когда Ник ударил сначала коротко левой и, дождавшись, чтобы противник начал уворачиваться, встретил его длинным ударом правой — удалась. Охранник пошатнулся, мотнув головой. Видимо, пытался вернуть ориентацию. Вот только двое боковых бодигардеров времени тоже не теряли. И рыжему тут же прилетел удар в солнечное сплетение, от которого он не успел закрыться… За этим ударом последовал еще один и еще.

Я стояла, не в силах пошевелиться, да что там — даже сделать вдох. Воображение дорисовало картину: еще немного — и его просто забьют насмерть.

Сердце, пропустившее удар, наконец сдалось, вбрызнув в аорту порцию крови. А с ней по моим венам волной тайфуна понесся и адреналин.

Ноги сами сорвались с места. Камера, перекинутая через плечо, била объективом по спине. Я нашла дверь черного входа, которая, в лучших традициях Англии, была с окном. Дернула ручку со всей силы и… вырвала ее из гнезда. Недолго думая, саданула латунным набалдашником по стеклу. То пошло трещинами, но устояло. Я ударила ещё и еще. Наплевав на то, что могу наделать много шума, на то, что меня заметят.

Там был Ник. И его в эти секунды убивали.

Наконец стекло поддалось, и в образовавшуюся пробоину я, обдирая кожу, просунула руку. Провернула вертушок замка, открыв дверь, схватила единственное оружие, которое было рядом, — небольшой огнетушитель, висевший на стене, и побежала в ту часть дома, где видела Ника. Вот только когда я ворвалась в кабинет, чтобы оглушить со спины охранников и помочь…

Рыжий уже лежал на полу. Бледный, в кровоподтеках… мне показалось, что он уже не дышал. В мозгу ударом набата прозвучало: мертв!

Над телом склонился один их охранников. Два других стояли чуть в сто роне. Один придерживал рукой голову, второй — пах.

— Сильный, гаден… — пиная по ребрам, начал было тот, что склонился над Ником, и осекся, увидев меня с огнетушителем наизготовку. И тут же подобрался, шагнув навстречу мне. Только ударить не успел.

Меня чем-то приложили сзади. И, уже падая на пол, я услышала голос с чуть характерным старческим акцентом:

— Смотри-ка, даже сдохнуть этот ублюдок нормально не мог. Еще и девку нашел…

А потом насупила темнота. Непроглядная, стылая и вязкая, как осенняя болотная трясина.

В себя я пришла от ощущения, что меня забыли в выдвижном ящике для трупов в прозекторской. А я возьми и очнись. Во всяком случае, было холодно и темно. Хотя… я попробовала приподнять веки, и это далось столь тяжело, что я поняла: играй я Вия, за эту роль жюри Каннского фестиваля мне бы дало пальмовой ветвью по башке. Несколько раз, от испуга. И убежало бы полным составом бояться куда-нибудь, неважно куда, главное — от меня подальше. Ибо я была бы ну очень нату ралистична.

Зато когда я проморгалась и огляделась вокруг, то ощутила некоторую скованность. И как оратор пред публикой, и как перевязанный скотчем будущий труп.

Мой рот был заклеен, руки стянуты за спиной липкой лентой. Ноги — тоже. В общем, классическая гусеница шелкопряда, готовая к окукливанию.

Рядом, среди разбитых осколков стекла и пластика, лежал Ник. Живой! Его грудь медленно, но все же поднималась и опускалась. И… я, сидя в все в том же разгромленном кабинете, правда, уже с задёрнутыми наглухо шторами, связанная… Обрадовалась. Он не умер!

Шумно выдохнула и… увидела Димку. Он был в сознании. Очень злом таком сознании. Тоже в скотче и еще — в бешенстве. В бешенстве даже больше, чем в липкой ленте. И смотрел на меня исключительно матом. Может, он бы выразил свое мнение, ещё и огрев меня по шее, но не судьба-с… Связанные руки слегка мешали.

— У-у-у, — замычала я, пытаясь докричаться до Ника, который был сейчас похож больше на труп, чем на живого человека.

Минута… другая… И он наконец пошевелился. Он открыл глаза, сфокусировав на мне взгляд, и именно в этот момент щелкнул замок. Дверь распахнулась. Стильные остроносые ботинки перешагнули через полог.

— Очухался, — обронил Марк Васильевич.

Это был он. Точь-в-точь как на фото, которое мне показывал Ник. Стильная седая стрижка, аккуратная короткая густая борода, высокие скулы и острый взгляд, чем-то неуловимо напоминавший гвозди, воткнутые в крышку гроба, но ещё не загнанные в дерево по самую шляпку точным ударом молотка.

Ник мыкнул в ответ.

Твенистый сделал несколько шагов, наклонился и содрал скотч со рта, задав вопрос.

— Кто еще знает, что ты жив? — Тон, деловой и сухой, словно речь шла об очередном не сильно и значимом контракте, убедил меня лучше любых угроз: нам конец.