Фоторобот

— Если бы мы смогли запустить фоторобота убийцы и на этом поймать его, вот это была бы сенсация. Прикиньте этот вариант с вашими рисовальщиками и со свидетелями, если они найдутся. Покопайтесь в прошлом этой девчонки. Я хочу знать о ней все, даже ту церковь, где она первый раз причащалась. Расспросите кюре. Давайте, беритесь за дело и пошустрее!

Один из той троицы, проходя мимо Жильбера по пути к выходу, процедил сквозь зубы:

— Ну, вот, понеслось.

Монтини взял другую сигару, обрезал ее на миниатюрной гильотине и развернулся на своем кресле.

— Рад вас видеть, Витри. Вы слишком редкий здесь гость, старина. Но заметьте, мне больше нравится такой малый, как вы, чем тот газовщик, который приходит просить у меня прибавки к жалованью каждые три месяца. Хотите сигару?

— Нет, спасибо.

— Напрасно. Они — пф… пф… пф… — великолепны. Я вас попросил зайти вот зачем. Послушайте, а вы начали полнеть.

Жильбер бросил сокрушенный взгляд на ту часть тела, которой было предъявлено обвинение, и подтянул живот. Тотчас, несмотря на прохладу, капельки пота выступили у него на лбу. Монтини продолжал:

— Мы сейчас занимаемся проверкой эффективности различных рубрик нашей газеты. Но такой анкетный опрос бывает всегда разрозненным и не очень точным, и поэтому мы проводим конкурсы. Вот конкурс кроссвордов только что закончился, и, что отрадно, мы получили двести тысяч ответов. А вас я попрошу организовать небольшой шахматный турнир, хорошо?

Непонятно почему, Жильбер почувствовал себя несчастным. А если в результате этого конкурса он получит только сто или двести ответов, то его рубрику упразднят? Дрожащим голосом он выдвинул свои доводы:

— Но, месье Монтини, вы не можете сравнивать аудиторию читателей шахматной рубрики с числом любителей кроссвордов.

— Да об этом и не идет речь, старина. Равно как никто не ставит под сомнение и ваш талант или профессиональную добросовестность. Мы просто подхлестнем интерес к шахматам, вот и все. Во-первых, кроме ваших обычных шахматных задач, вы раз в неделю будете давать одну конкурсную задачу, за решение которой победителю будет вручаться приз в двести франков. Затем первые победители в наших ежемесячных партиях будут награждаться пятьюстами франков и, наконец, у нас в редакции организуем открытый турнир, судейство в котором будет возложено на вас, а выигрыш будет значительно крупнее. Это, возможно, позволит привлечь к нам новых читателей. Вы согласны?

— Конечно, но…

— Да, для вас это будет означать увеличение объема работы. Я уже предупредил Менара в кассе. Он выдаст вам, сколько вы попросите. Вы довольны? Вы все же заходите ко мне иногда, вот уже несколько лет у меня нет времени сыграть партию в шахматы, а так хочется. А с таким учителем, как вы, я смог бы скоро участвовать в чемпионатах. Да еще с таким молодым учителем. Сколько вам, Витри? Сорок? Сорок два?

— Тридцать, месье Монтини.

Монтини нарочито прикусил себе нижнюю губу. Жильбер плохо знал его, однако понял, что оплошность с его стороны была намеренной. Этакий скрытый способ упрекнуть его за пренебрежение к своей физической форме. Ну и что? В конце концов шахматный игрок не обязан быть атлетом!

Охваченный, с одной стороны, досадой, а с другой — удовлетворением, Жильбер прошел через приемную, где сидела секретарша, под взглядом которой он выпятил грудь и выпрямился, насколько мог. Но девушка проводила его лишь рассеянным взглядом.

Сорок лет! Неужели действительно он выглядел таким старым?

Перед лестницей он встал у большого зеркала и еще раз стал себя в нем разглядывать. Черты его лица были молодыми. Не было морщин. Но зато уже начала появляться лысина, в глаза бросались покатые плечи и дряблый живот. Многие мужчины сорока лет, должно быть, выглядят гораздо более молодыми, чем он. Он слишком много пил.

— Я пью чересчур. Это глупо, можно стать законченным пьяницей. Я слишком много пью пива, содовой и минеральной воды. Меня все время мучит жажда. И именно от этого я полнею. И очень мало физических упражнений. С тех пор, как у меня машина, я больше не хожу пешком.

Из кабины лифта вышла молоденькая блондинка, смущенно посмотрела, как он красуется и разговаривает сам с собой перед зеркалом, не заботясь о том, что кто-то наблюдает за ним. Заметив ее присутствие, он почувствовал, что краснеет от стыда, и укрылся в кабине лифта. Девушка мило улыбнулась.

Разговор с главным редактором затянулся. Солнце пряталось за высокими зданиями на улице Реомюр. Жильберу пришлось здорово напрячь память, чтобы вспомнить, где он оставил свою машину. Он забывал все. Пардон! Он еще может вспомнить год, когда в Чехословакии проходил какой-то шахматный турнир, имена главных претендентов и последовательность ходов в финальной партии. Но чтобы вспомнить, что он делал накануне или пять минут назад, ему приходилось заглядывать в свою записную книжку.

— Это лечится!