Fourth Screem

Именно устами пророка Нафана, стоявшего комиссаром над царем Да­ви­дом, Господь высказывает ему свой гнев и обещание кары над всем до­мом его (читай: страной, династией) "во веки": "Итак, не отступит меч от дома твоего во веки, за то, что ты пренеб­рег Меня и взял жену Урии Хет­тея­ни­на, чтобы она была тебе женою" (2-я Книга Царств, 12, 10).

Давид поступил, в самом деле, наиподлейшим образом. И не по­то­му даже, что, пользуясь властью, присвоил себе жену своего подчинен­ного, а попросту потому, что для развязки рук послал своего подчиненного на смерть. Другими словами, распорядился его убить, написав полководцу Иоаву письмо следующего со­держания, причем издевательски передал это письмо с самим Урием: "... поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтобы он был поражен и умер" (Там же, 15). Задание было беспрекословно и незамедлительно исполнено, так что, по человеческим меркам, Давид совершил преступление, которое должно было бы быть более наказуемым, чем гре­хо­падение Соломона.

Кстати, пару лет тому назад, в Израиле, среди членов Кнессета кто-то поднял этот вопрос, требуя вы­вести Давида из пантеона великих. Бравый критик был немедленно объявлен клеветни­ком. И совершенно справедли­во, потому что надо помнить, что герои, составляющие наци­о­нальную гор­дость, не могут не быть кристально чистыми.

По какой-то причине пророк Нафан тоже решил спустить это криминальное дельце на тормозах. Пожурив своего великого идейного подопеч­но­го и по­грозив ему от имени Всевышнего, ограничился наказанием, по тем време­нам, мизерным: первенец Давида, от его новой жены Вирса­вии, умер. Правда, Давиду была запрещена (опять же Богом через своего раба – про­ро­ка Нафана) и постройка храма. Но этот запрет не квалифицируется в Биб­лии как наказание и не связан с эпизодом сволочного убийства своего вои­на. Больше того, именно с Вирсавией Давиду дана была честь зачать нас­ледника – будущего царя Соломона, которого Господь тут же возлюбил.

Видимо, и Ему не чужд порой сарказм и Он бывает не менее ирони­чен, чем сама природа. Как я дальше покажу, прос­тым "отнятием" десяти колен это возлияние любви на греховное чадо, про­изошедшее на свет от не менее греховного зачатия, не заканчивается. Хвост греха, а сле­до­вательно, и наказания потянулся за всеми будущими поколениями.

Говоря так, я отнюдь не намерен умалять ни великой исторической ро­ли наших первых царей, ни их явно незау­рядных человеческих достоинств. После них наш царский трон личностями такого мас­штаба, к сожалению, не располагал. Боюсь даже, что это была верши­на, с которой, несмотря на отдельные в дальнейшем спора­диче­ские успехи, мы покатились вниз.

В Израильском царстве всего за 200 лет (927 – 724 гг. до н.э.), вплоть до его падения, сменилось 19 ца­рей – и ни один не закрепился в народной памяти. Немного получше было на Иудейском престоле, но и там за 340 лет (927 – 587 гг. до н.э.), вплоть до первого разгрома страны, завершив­ше­гося Вавилонским пленом, смени­лось 20 царей – и тоже известных толь­ко исто­рикам.

На фоне этой не очень успешной перспективы, деятельность Давида и Соломона, равно как и они сами, поистине, легендарны. А разговор о них в несколько заземленном тоне, который я здесь допускаю, – следствие про­с­той потребности понять, что же произошло.

Давид совершает уголовное преступление – ему сходит с рук. Предъяв­ленные Соломону обвинения, в уголовном отношении, безупречны – и за них так чудовищно непоправимо наказан весь Израиль.

Оставим в стороне злове­щую концепцию вины сына за преступление отца (и даже внука за грехи деда), но мысль о вине народа за образ жизни царя, правомерная, возможно, в каком-то опосредованно-сим­во­лическом ря­ду, выглядит здесь чудовищно чрез­мер­ной и столь же не­спра­­ведливой.

Чтобы в этом убедиться, вернемся к фигуркам, кото­рым пок­ло­нял­ся, яко­­бы, царь Соломон. Я уже упоминал об изображениях львов у его тро­на, на которые даже библейский текст взирает просто как на пред­­меты роскоши и симво­лы могущества. Что касается других изображений, вклю­чая постройку ка­пищ (языческих храмов), то и Библия, и Флавий видят в этом – лишь стремление удовлетворить религиозные нужды своих жен, что, на современ­ном языке, могло бы звучать как уважение к вере близких тебе людей. Думаю, что так оно и было. Человек, отдавший жизнь на богоугод­ные деяния, построивший храм, "чтобы пребы­вать имени" Бога "там вовек", мог, наверно, позволить себе и эту неслы­ханную ранее религиозную тер­пи­мость.

Сообщение о том, что он не только угождал женам, но и сам покло­нял­­ся их богам занимает в узкой колонке Книги царств всего три строчки: "И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзо­сти Аммонитской" (3-я Книга Царств, 11, 5).