Fourth Screem

Несмотря на то, что эта деталька не вяжется ни с психологией, ни с содержанием лич­ности Соломона, я не стану ее отрицать, поскольку пред­полагаю, что она есть преувеличение некоторого сознания, блюдущего за­кон с особым рвением и потому перестаравшегося. Вполне вероятно, оно при­надлежало одному из пророков – соглядатаев царя Соломона. В Биб­лии, по-моему, не указывается его имя. Возможно, это был тот же Ахия Силомля­нин, который разорвал свою одежду на 12 символических кусков перед Ие­ро­­воамом, обещая ему корону и побуждая восстать против своего законного царя, возможно, это был другой, такой же прыткий комиссар от Бога – не имеет значения.

В атмосфере строгого духовного при­ле­жания и ревностной идеологи­ческой верности Высшему Абсолюту такой сценарий неизбежен. Шла обы­чная борьба за престол, нашелся некий из близких духовников, которому царь в чем-то не потрафил – вот и облеклось все в форму фанатического рвения, пригвоздившего успешного царя к по­зор­­ному столбу идейного пре­дательства.

Не случайно, по какой-то внутренней потребности эпоса к стилистиче­скому равновесию и торже­ству справедливости, Иеровоам тоже берет себе в жены египтянку и с первых дней своего царствования впадает в скверну идолопоклонства с такой дерзостью, что клеветникам Соломона и не сни­лось.

И действительно, как должен быть поражен верующий еврей, узнав, что человек, которому Бог отдает полстраны за грехи царя Соломона (или пусть даже всей Давидовой династии), оказывается вероотступником не в частностях, не в отдельных проступках, а во всей полноте своей натуры! Я имею в виду Иеровоама, поставленного Всевышним на престол отколовше­гося Израиля, который начал свое царствование с постройки двух капищ, создания множества золотых телец для поклонения, с подлога и убийства пророка, ему на это указавшего.

Это обстоятельство красноречивее всего говорит о том, что так назы­ва­емое наказание Соломону творилось человеческими руками, причем уж больно нечис­ты­­ми, а десница Всевыш­него лишь умело была в этих целях исполь­зо­вана. Благо, религиозная почва страны была для этого вполне подхо­дя­щей. Вот почему так логически уязвима в библейской легенде мо­ральная связь между преступлением и наказанием. Чего бы это Богу заме­нять одно зло другим, еще более ужасным?

Вернее всего, распад Израиля, если отбросить весь набор библей­с­ких ссылок на идеологию, произошел от все еще слабой сцепки племенных интересов колен. Не более, не менее.

Самый сложный ларчик, в конце концов, открывается простым клю­чом. Так что в описанной трагедии сработали, видимо, про­с­тейшие жи­тей­ские импульсы местнического эгоизма, интриги, властолюбия и стя­жа­тельства. Однако для меня важно было показать, что распад страны ис­толко­вы­ва­ет­ся еврей­ским сознанием в религи­оз­­но-иде­о­логическом плане, что он, на самом деле, случился в условиях борь­бы за идейную чистоту руководящего вероучения и что именно в таком аспе­кте он вошел в саму ткань нашей ментальности, предначертав, как бы, код деяний для многих по­коле­ний в будущем.

Давид совершил уголовное преступление, Соломон – идейное. И этим все сказано. В гла­­зах любой господствующей идеологии, второе несравнен­но опаснее, потому что означает – предательство. Соразмерно ли ему нака­зание? Этого я уже не знаю, хотя не могу удержаться еще от одного нели­це­приятного замечания. Будь наш Бог чуть-чуть помягче нравом, Он, ко­неч­но, мог бы, учитывая все то положительное, что царь для него сделал, ог­раничить свой приговор разбойным набегом Адера Идуменянина.

Однако, вступая в святые пределы судебных инстанций Всевышнего, мы по­падаем на скользкую стезю спекуляций и партийных пристрастий. Ведь нет почти страницы в нашей истории, где бы не слышен был этот все­могущий глас Не­бес: погуб­лю, отниму, рассею среди других народов, от­дам в рабство! На меньшее наш Бог не разменивался. Но Он ли это, на самом деле? Не наше ли это маниакальное рвение столь угрожающе глаголет Его устами?

Никому, конечно, не дано знать сие с уверенностью. Но разве не вид­но, что в такой интер­претации Высшей воли, сложившейся еще на заре на­шей истории, есть какая-то страшная нота нескончаемого грехопа­дения из­бранного народа, ка­кой-то фатально предреченный, ничем (и никем) нео­бо­ри­мый знак перманентного на­ка­зания и смерти?

Такое впечатление, что заключенный с господином Богом договор уже изначально содержал в себе и приговор.

"Бог, по-видимому, уже давно произнес этот приговор над всей иудей­ской нацией. Мы должны потерять жизнь, потому что мы не умели жить по Его заветам" – произнес предсмертно Элеазар, вождь Масады, этого по­с­­лед­него нашего бастио­на, с вы­со­ты которого все пространство истори­че­ской жизни народа-бо­го­но­сца было видно, как на ладони.

Ясно, что в этих словах есть и трагизм, и запоздавшее прозрение, но главное в них – это все та же максималистская претензия и невольная (не думаю, что сознательная, но "нас так учили!") экстраполяция ее на все века.