Fourth Screem

Когда вчитываешься в историю, тем более, своего народа, начинаешь понимать, что это отнюдь не парад отвлеченных героических персонажей или механический набор побед и поражений, а сложнейший организм жи­вой жизни, в котором в единый клубок так же, как и в наших се­годняшних буд­нях, переплетены нити бесчисленных воздействий и страстей – от самых высоких до самых незменных, причем не всегда различимых и поддающих­ся точному определению.

Чем еще, если не силой тока самой жизни и при­роды человека, можно объяснить нашу постоянную тягу к идолопоклонству, вопреки всеобщему осуждению его и вопреки столь же всеоб­ще­му стремле­нию к соблюдению чистоты Заветов. Мои личные наблюдения над жизнью в условиях Сияю­щих Вершин и руководящей роли партии, подсказывают, что, очевидно, и у наших древних предков жизнь протекала на двух эта­жах. Какая-то наи­более прилежная часть населения находилась всегда на ­высоте и блюла, в то время как другая, несознательная, не вылизала из ни­зин "ме­щанства и мелкобуржу­азных заблуждений".

Как у разведенных по разным дорогам близнецов спонтанно проявля­ются одинаковые привыч­ки и пристрастия, так в наших двух странах – и в Израиле, и Иудее – одинаково постоянными были одни и те же тенденции. Каждый новый хороший царь, даже если он приходил на смену тоже хоро­шему (о плохих предшественниках и куры не балакают), начинал с очище­ния страны и храма – да, да, даже храма! – от грязных идо­лов язычества. Причем, нередко случалось, что отдельные цари впада­ли в грех "золотого тельца" лишь к концу жизни, пос­ле успешной победы над ним и наведения порядка вначале.

Некоторые читатели могут подумать: откуда в Израильском царстве взялся храм, ведь храм был только в Иерусалиме, а Иерусалим – в Иудее?

Оказывается (я тоже до недавнего времени об этом не знал), был пос­троен храм и в Израильском городе Бет-Эле, причем в самом начале раско­ла. И построил его, не кто иной, как уже известный нам Иеровоам, тот са­мый, которого наш Всевышний, наказывая Соломона, сначала одарил но­вым царством, а затем покарал за аналогичную соломоновой измену – пок­ло­не­ние идолам.

Ну вот, этот проклятый царь Иеровоам, назло Иудее, строит еще один храм, на­де­ясь, что таким образом оборвется всякое общение между еврея­ми двух стран, поскольку у израильтян отпадет нужда в посещении Иеру­са­лима и раскол станет необратимым.

Кро­ме еще одного храма, несколькими десятилетиями спустя в Израи­ле, в пику созданным в Иудее первым частям так называемой Яхвистской вер­сии Пятикнижия, появляется своя, Элохистская, версия Моисеевых За­ве­тов.

Ясно, что сие выдающееся творчество никаких других последствий не име­ло, как только еще более усиливало враждебное противостояние, до­­бав­ляя к территориально-политическому расколу и религиозную незави­си­­мость. Но, вместе с тем, оно с наглядностью показывает, до чего идентич­но оба государства развивались идеологически. И там, и здесь волны бес­про­­свет­но­го идо­ло­поклон­ства сменялись освежающими волнами борьбы за чис­тоту подлинного вероучения, потому что только верность ему освобожда­ла от наказания поражениями и вознаграждала победами. При хорошем по­ве­дении, достаточно, каза­лось, воззвать к Нему – и не страшны нам ни бури, ни преграды. Он позаботится. А если забота не выходила, если вра­ги все же побивали, если чиновники замучивали, то кого еще ви­нить, как не эту заразу идолопоклонства, часто поражавшую обе страны сверху донизу с размахом эпидемии.

Но была ли она в реальности в том пугающем объеме, в каком пре­под­носит ее нам библейская история?

Предполагаю, что нет. Было увлечение всякими изображениями, без­де­­лушками и художествами, и если поклонялись им, то не обязательно пре­да­вая Закон, не обязательно религиозно. Разве наши эстетические позывы не могут быть столь же сильны, как и религиозные? Неужели поклонение кра­соте и дару изобразительного творчества непременно ведет к измене Все­вы­ш­­нему? Считалось, что да, – ведет.

Закон без всяких шуток запрещал делать "изображения того, что на небе ввер­­ху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли", квалифици­руя сие как идоло­поклон­ство. ("Второзаконие", 5, 7-8). То есть никакого поклонения в пря­мом религиозном смы­с­­ле могло и не быть. Как, напри­мер, в деле царя Соломона, который по­зво­лил себе блеснуть роскошью отлитых из золота львов.

Но если даже допустить налет криминальности в таком нарушении за­прета, то он не более, чем форма, ритуал или, как сказал бы Ю. М. Лот­ман, "минус ритуал", что на языке знаковых систем мышления (а религия – одна из ярких таких систем) – одно и то же. Одним ритуалом больше или меньше, но в силах ли это нанести какой-то весомый ущерб тому неис­чер­­паемому идейно-содержательному богатству Торы, которое у всех на ус­тах и с утверждения которого я начал этот очерк?