Фрагментация

Я прочел несколько первых страниц и решил обязательно еще раз зайти в комиссионку и выпытать у старенькой продавщицы, почему, черт возьми, она так настойчиво пыталась ее мне продать. Я смутно помнил тот вечер. Вначале я сильно поругался с Теей по телефону, потом получил основательную выволочку от начальства. В итоге я начал прикладываться к коньяку еще в кабинете, благо выбор алкоголя у меня в шкафу был достаточным. Всегда хватало людей, несущих мне в благодарность почему-то именно коньяк или водку. Хотя что было дарить человеку с такими грустными глазами, как у меня. Изрядно набравшись, я переместился с работы в свое любимое кафе «Монте-Кристо» на улице Гертруды, где заполировал принятое на грудь крепчайшим эспрессо и тремя полтинничками рижского бальзама. Из «Монте-Кристо» я практически выплыл, рассекая вечерний туман заостренным нетрезвым лицом. Густел промозглый осенний вечерок. Фонари еще толком не разгорелись. Фигурные горгульи таращились на меня из полумрака, затаившись под гранеными каменными апсидами, под самой крышей высокого шестиэтажного дома. Улица Гертруды была моей любимой улицей в центре города. Она была наполнена изящной эклектикой. Впитав множество архитектурных стилей, улица отправляла тебя на экскурсию, начиная свой показ от сводчатой неоготичной базилики «Старая Гертруда», высокой и острой, сложенной из мелкого красного кирпича. Потом улица подводила к лучшим образцам югендстиля, в том числе домам гениального А. Витте2, сухим и лаконичным – без намека на декоративность. Они гармонично смотрелись даже рядом с тяжеловесной советской неоклассикой и старыми одноэтажными деревянными домиками. А дальше, на перекрестке с улицей Акас, можно было увидеть представителяарт-нуво, всего такого закругленного, с вытянутыми окнами и тонким скульптурным пояском, обтягивающим второй этаж.

Но тогда я не думал об архитектуре. Я свернул с Гертруды на улицу Тербатес. Плелся погруженный в мысли о бесцельности своей жизни, а потом меня настигла какая-то алкогольная ясность. Витрина магазина, расположенная слева от меня, блеснула ярким огнем, послав в меня зеленый всполох. Я повернулся и стал всматриваться внутрь. Это был старый комиссионный магазин, который я раньше никогда не замечал. За витриной виднелись велюровые кресла с витиеватыми дубовыми каркасами и парочка старинных бронзовых торшеров с вкраплениями из оникса. На тускло освященной стене висело несколько картин с невнятными пейзажами, а дальше виднелись длинные полки с книгами и пачками каких-то старых манускриптов. Я вздрогнул, когда увидел, что внутри магазина, немного спрятавшись за торшер, стоит пожилая дама с седыми распущенными волосами и смотрит на меня. Встретившись со мной взглядом, она улыбнулась и призывно замахала рукой. Я зашел внутрь.

Я не помню всего, о чем мы говорили. Все было как в тумане толи из-за моего нетрезвого состояния, то ли из-за того, что все явления в этом магазине растягивались во времени и теряли четкость под влиянием зыбкой старины. Я помню только ее глаза – два сапфира, горящих безумным азартом, и рот – тонкие изогнутые губы женщины, когда-то страстной и разочарованной в любви. Старушка вцепилась мне в руку, говорила без умолку. Я помню лишь отрывки. Что-то о предзнаменовании, видениях во сне, каббале и эзотерике; что-то обо мне, о руках писателя, о поиске и судьбе. Она подвела меня к книжным полкам, попросила закрыть глаза и наугад выбрать книгу. Тогда я и нашел ее – рыхлую стопку исписанных от руки листов в ветхой картонной папке светло-желтого цвета. Старушка выхватила ее у меня, увещевала купить, почти танцевала, прижав папку к груди. «Двести евро, только двести евро… – обрывки ее фраз крутились у меня в голове до сих пор, – у вас же есть такие деньги. Поверьте, она почти бесценна. Брюгге. Барахолка под открытом небом. Прямо у канала, что течет за Базиликой Святой крови. Таинственный бельгиец. Я поменяла у него старую янтарную брошь на бронзовый подсвечник. Он был милый. Мы пили кофе. И провели чудесную ночь. На следующий день мы встретились снова. Желтая папка… Он попросил увезти ее на север, лучше в Россию. Обещал вернуться за ней. Но прошло уже тридцать лет…»

А может, я тогда это все придумал? Я не помню. Теперь эта папка находилась у меня уже месяца три. Почти неосознанно я пришел к тому, что стал не только читать рукопись, но и переводить на русский язык. Я не просто переводил разрозненные фрагменты, но и пытался дополнить некоторые неоконченные предложения и абзацы своими домыслами, чтобы хоть как-то связать эту фантасмагорию в единое целое.

Chapitre 1 – De maniaque

Теодор когда-то по-настоящему любил детей. Он с умилением наблюдал за молодыми родителями, возившимися со своими чадами в дворовых песочницах. Мечтал, как обзаведется домовитой женой и дитем, которого будет всячески баловать. Когда-то давно он так мечтал. Пока не свалился со строительных лесов на кучу арматур.