Фрагментация

После долгих больничных скитаний врачи констатировали, что бедро и левая нога Теодора срослись удачно, но вот о женщинах он теперь может только мечтать. Бедный Тео. Так сказала бы мама, если бы была жива. Она назвала его в честь младшего брата знаменитого голландского художника, вероятно, надеясь, что Тео преподнесет такие же чудеса сострадания и братской любви. Но мечтам не суждено было сбыться. Во-первых, у Теодора давно не было брата. Он умер в раннем детстве от врожденного порока сердца. Во-вторых, тяжелая травма малого таза и подцепленный в больнице вирус превратили его в мрачного мизантропа с вечно дряблой мошонкой. Теодор замкнулся в себе, стал угрюм и нелюдим. Он стойко нес вахту охранника в Институте агрокультурных исследований, а в свободное время играл в трехмерные шутеры.

Женщины и дети были ему ненавистны, впрочем, как и остальные люди. Радостные человеческие лица и прелести обычной жизни постепенно довели Теодора до состояния тихой, еле сдерживаемой ярости. Она была всепоглощающей и придавала какой-то смысл его жалкому существованию. Теодор практически не испытывал иных чувств. Они уничтожались, не успевая зародиться. В начале болезни его ненависть была наполнена тоской и безысходностью. Тео напоминал аллигатора, недовольно взиравшего на юрких загорелых туземцев, ныряющих в воду. Они ныряли совсем рядом, но аллигатор был слишком ленив, чтобы попробовать их на вкус.

Так было до тех пор, пока у него не украли велосипед. Аккуратно перекушенная кусачками цепь одиноко висела на рампе около магазина. Это привело Теодора в бешенство. Несколько вечеров он прочесывал район с припрятанным в рукаве тяжелым гаечным ключом. В итоге он наткнулся на двух мальчишек. Они вытаскивали обшарпанную «Мериду» из подвала многоэтажки. В ходе короткого разговора Теодор понял, что велосипед принадлежит однокласснику Борьке, который мальчиков чем-то обидел. Дальше выяснилось, что это не первый велосипед, который они украли. Теодор оглянулся на пустой двор, а потом быстро нанес ключом несколько сильных ударов.

Так он и стал заурядным серийным убийцей. В анамнезе его патологии могло быть написано, что Тео не получает никакого удовольствия от убийств детей. Он лишь исполняет свой долг. Он мстит самодовольному обществу за свою мужскую несостоятельность, разбитую жизнь и одиночество. Он ненавидит людей. Поэтому он отнимает у них самое дорогое – цветы жизни. Его можно было бы сравнить с Джозефом Кристофером. В далекие восьмидесятые он убил много чернокожих из-за своей расовой ненависти. В отличие от героя американской хроники, ненависть Теодора распространялась на детей младшего школьного возраста.

Но однажды Теодору крупно не повезло. Симпатичная кудрявая девочка лет десяти, которую он стерег много часов, нетерпеливо наблюдая, как пустеет детская площадка, оказалась слишком необычной. Надо заметить, что излюбленным методом похищения у Теодора было долгое заманивание и уговоры ребенка. Он не любил стремительные нападения. Похищению предшествовал ритуал охоты, доставляющий ему дополнительные острые ощущения. Но в этот раз события стали развиваться по неожиданно другому сценарию.

Теодор шумно выдохнул, когда с детской площадки ушла последняя мамаша со своим чадом. Какое-то время девочка продолжала сидеть на скамейке, весело болтая ногами. Потом она повернулась к кустам, за которыми прятался Теодор, и поманила его рукой. Теодор опешил. Деваться было некуда. Он осторожно вылез из своего убежища и подошел к девочке. Нападать на нее уже почему-то не хотелось. Инициатива ребенка напугала его, разрушив желаемую для него модель отношений «палач – жертва».

Девочка любознательно разглядывала суровое лицо маньяка.

– Оспой болели? – спросила она.

Теодор окончательно растерялся.

– Да уж… – промямлил он, – болел… В восемьдесят втором подхватил… На стройке около Шымкента.

Девочка протянула:

– Сочувствую. – Она печально на него посмотрела. – А за кустами зачем прятались?

«Ну, это уже слишком, – подумал Теодор, – шут я гороховый или перст смертоносного фатума?!»

– Я прятался там, девочка, чтоб напасть на тебя и съесть. – Он злорадно ухмыльнулся.

Девочку совершенно не испугал его ответ. Напротив, она еще жалостнее посмотрела на Теодора и со вздохом сказала:

– Ну вот, еще одна жертва творчества Перро.

Теодор присел на скамейку рядом с девочкой и удивленно спросил:

– А при чем тут Перро?

– Ну, хотя бы при том, что он первый облагородил фольклорный ужас про волка-людоеда. Благодаря ему из сказки «Красная Шапочка» исчезли кровавые подробности, которые так любят воспевать пьяные тирольские охотники.

Разговор досадно обескураживал. «Необыкновенная девочка», – подумал Теодор и для поддержания дальнейшей беседы поинтересовался:

– Зачем же Перро переделал сказку? По-моему, с кровавыми деталями она была бы интересней.