Фрагментация

Накануне я сильно разругался с женой. После рождения Альки скандалы стали регулярным для нас явлением. Странно, раньше мне казалось, что мы с Теей веселые люди, не способные ссориться по мелочам. Вообще, к страстям такого рода я привык с детства. Воспитывали меня бабушка с дедушкой. Дед был человеком ко всему равнодушным после контузии, полученной во время войны. А бабушка, напротив, была женщиной непредсказуемой и немного экзальтированной. Так я и вырос в среде постоянного диссонанса, который проявлялся то битьем посуды, то разбором родственников до пятого колена, естественно, в самых нецензурных выражениях. Мой начальник говорит, что невозможность решить поставленную задачу зависит от недостатка знаний или плохой коммуникации. Так и причины семейных конфликтов достаточно универсальны – это либо равнодушие, которое сталкивается с агрессивной потребностью в заботе и любви, либо неумение вести равноправный диалог. Эти причины обычно дополняются непониманием сути семейной жизни, а также тем, что в девяноста процентах случаев люди не довольны выбранным партнером, то есть apriori имеют к нему претензии. Эрих Фромм правду говорил, что проблема любви не в способности любить, а в выборе подходящего объекта.

Объектом я оказался незавидным. Я часто выпивал, курил, был равнодушен к разнообразным способам зарабатывания денег и поэтому их особенно и не имел. К тому же я частенько впадал в депрессию, которую неизбежно вызывало несоответствие мира моим идеалам. Несоответствие в моем случае носило альтруистичный и из-за этого еще более ужасный характер. Я переживал за брошенных детей, подонков-родителей, из-за инфляции, о ретроградном правительстве и о многом другом. Минусы нашего мироздания я часто редуцировал на себя, сокрушаясь по поводу того, что не являюсь Господом Богом или Дартом Вейдером, способным одним «высером» Звезды Смерти уничтожать миллионные цивилизации. Только в моих интересах было уничтожение отдельных социальных явлений. Даже без всего этого я был достаточно тяжелым и неудобным человеком. Я часто мешал себе и другим, особенно в последнее время, так как к букету моих негативов прибавилась склонность говорить правду. А она у каждого своя, и чужая никому не нужна. Ряды моих приятелей стали быстро редеть.

Тея, напротив, казалась очень перспективной супругой. По крайней мере вначале. Она была из хорошей семьи, состоятельной, если сравнивать с моей, состоящей из меня и мамы – учительницы музыки. Отец Теи успел в бурные девяностые наторговать колбасой и построить себе дом на миллион долларов. Правда, теперь он никак не мог его продать. Он читал Гришковца, Брэдбери и Бердяева, и говорить с ним было интересно. Правда, до определенного момента, который неизбежно наступал после выпитых трехсот граммов водки. Обычно плавная и приятная до этого момента беседа принимала жесткую форму двух координат, между которых ты податливым азимутом катился от восхваления президента Российской Федерации до проклятий в адрес правительства нашей замечательной республики. Мама Теи была человеком, мягко говоря, неприятным. Я роднился не в первый раз, поэтому чувствовал себя абсолютно комфортно, когда теща не вызывала теплых чувств. Будущая жена умела готовить, и, казалось, она искренне любит кулинарию. Тея умела быстро гладить и раскладывать белье с фантастической аккуратностью. Она много что умела и могла научиться любому делу очень быстро. Мой восторг был абсолютно мещанским. Поэтому позже, по мере бытовых атак достоинства Теи стали быстро увядать. Грудь не казалось уже такой упругой после мучительных вскармливаний, а мои рубашки были выглажены не так хорошо, как прежде. Щепетильность жены в некоторых легкомысленных вопросах и абсолютное равнодушие в других, важных для меня, стали меня откровенно раздражать. Это было обоюдно. Житейскую пастораль сменили бурные конфронтации.

Как-то вечером я лежал на диване с температурой тридцать восемь. У нас зимой невозможно часто не болеть. Позвонила жена. Я не очень адекватно отреагировал на обычную просьбу помочь припарковаться около нашего подъезда. Сначала наорал в трубку, брызгая простудной слюной, что я не собираюсь выходить на мороз с температурой, а потом ядовито подколол, мол, за двенадцать лет стажа она могла бы научиться парковаться. У нас был длинный универсал с тонированными стеклами. Парктроника в нем не было. Парковаться на нем в темное время суток было тяжело даже для меня. Проснулась моя совесть. Я подошел к окну и стал наблюдать, как жена безуспешно пытается запихнуть универсал между двумя сугробами, в которые метель превратила другие автомобили. Я не выдержал, накинул куртку и вышел на улицу. Открыв дверцу с водительской стороны, я увидел искаженное ненавистью лицо. Оно показалось мне в тот момент совершенно незнакомым. Именно тогда я почувствовал, что это все, конец.