Фрагментация

Ворчлав на протяжении всей истории недоуменно пучил на меня глаза, а потом спросил, к чему это я все рассказываю. Я объяснил, что финансирования на следующий год им не прибавили. Так что придется им пересмотреть свои бюджетные позиции и оптимизировать услуги. Ну и так их пересмотреть, что б клиенты не пострадали, а административные издержки уменьшились. А то получится как в притче. Лицо Ворчлава от негодования сразу же налилось бордовой краской. Было видно, что я его серьезно расстроил. Он поднялся и сказал, что будет жаловаться на нас в парламентскую комиссию. Ушел, не закрыв за собой дверь. Меня это не тронуло, так как я не чувствовал в этом своей вины.

После обеда было решено заглянуть с инспекцией в один филиал социального центра, где последнее время происходили различные беспорядки. Бывший начальник филиала отбывал срок за изнасилование клиента. Но перверсии там продолжались. Судя по слухам, клиенты продолжали спать не только друг с другом, но и с персоналом. Проверяющие девчонки вообще не хотели туда ехать. Говорили, люди там озабоченные, раздевают приезжающих глазами. Филиалом сейчас руководила госпожа Петухова. Директор центра боялся ее уволить. Говорил невнятные вещи, мол, что не хочет туда лезть, так как там все связано с религией. Меня это заинтриговало.

Мы туда поехали на нашей рабочей сильно ушатанной машине, созданной мозолистыми руками румынского пролетариата. Марка сама за себя говорила – Dacia. Мы ее называли «двадцать минут позора». По дороге болтали о разных смешных случаях, происходящих во время проверок. Я рассказал девчонкам историю, как в одном филиале нас накормили шикарным обедом из трех блюд. А потом убеждали, что у них так всегда клиентов кормят. Вон, говорят, даже меню на стене висит. Я потом вышел покурить на задний двор, со мной рядом тетка курила, как оказалось потом, повар. У нее телефон зазвонил, она его подняла, выслушала чьи-то наставления. «Хорошо, – говорит, – Инесса Львовна, все поняла, десерт соберем и упакуем, говядину тоже… А завтра? Завтра у них макароны с фасолью будут, как обычно». Девочки рассмеялись, но все равно было грустно.

Филиал стоит на небольшом пригорке. Рядом находится озеро. Три унылых одноэтажных здания образуют неоконченный прямоугольник. Они напоминают бараки. Разве что здание администрации поновее и немного ярче окрашено. По двору слоняются люди. Смотрят на нас равнодушно. Мы с девушками заходим внутрь. С начала к начальнице. Она нас встречает. Пытается изобразить приветливость, но у нее плохо получается. Черные глаза излучают тревогу. Волосы и платье тоже черные. «Мрачноватая тетка, – думаю я, – похожа на гоголевскую ведьму». Она предлагает попить кофе. Я остаюсь, а девчонки убегают проверять документы. Айна Петухова. Не замужем или в разводе. Женщина зрелого возраста, сильно истосковавшаяся по любви. Поэтому отрывается на клиентах. Они ее боятся. Все ее боятся. Даже непосредственные начальники. Она наливает мне кофе. Садится напротив. Я попиваю кофе и замечаю, что у нее до сих пор красивые стройные ноги. Да и вся она какая-то подтянутая, как пантера. Привлекательная. Хотя чувствуется инстинкт «мортидо». Он пропитал каждую клеточку ее тела. Это моментально отталкивает. Никому не хочется заниматься любовью со смертью.

– Что за херня у вас, Айна, творится в последнее время? – спрашиваю я и продолжаю думать об инстинктах. «Их всего два, если говорить о базовых, либидо и мортидо. Тот, кто боится жить, начинает наполняться небытием. Но, как ни странно, небытие способно очень быстро наполнить человека жаждой жизни. Легко потерять смысл жизни в повседневности, наполненной иллюзиями и симуляцией. А в концлагере, например, все просто. Цель одна – выжить, вот тебе и смысл. Это еще Франкл хорошо изложил. Истошно тянешься к жизни, начинаешь себя ценить и любить. Так все просто. А в нашей системе люди себя редко любят. Окружение зачастую оказывается сильнее их. Брошенная неполноценность в лице всех этих обездоленных, убогих и отвергнутых детей подавляет. Заставляет чувствовать себя таким же покинутым и нелюбимым. Страшно так жить», – краем уха я слушаю Айну. Она достаточно самоуверенно объясняет мне, что у них все хорошо.

– А ведь я могу вас закрыть. – улыбаюсь и смотрю на ее шею, немого увядшую под гнетом возраста. – Включу вас в показатель «ДИ». Большинство ваших клиентов требует легкого уровня ухода. Половина из них нелегально работает. Какого черта мы тратим деньги на ваш филиал?

Айна напрягается. Смотрит на меня с вызовом, как кобра.

– Я с вами не согласна. Все они нуждаются в реабилитации. С нами сотрудничают многие благотворительные организации. Просвещением занимаемся. Свидетели Иеговы и Адвентисты седьмого дня помогают. Проводят лекции.

– И поэтому у вас в изоляторе висит «Тайная вечеря»? – спрашиваю я. – Кого вы там изолируете вообще?

– Тех, кто злостно нарушает внутренний порядок.

– А те, кто ходит ночью по палатам и спит с кем попало, это злостные нарушители?

Айна кивает.

– И эти тоже.