Фрагменты сожалений

Держа теперь в левой руке девичью кисть с отмирающими тканями, мучитель, высунув кончик языка, словно сосредоточенно собирал некую головоломку, правой рукой, не выпуская ножовки, сложил искривленные пальцы жертвы в неприличный жест, оттопырив средний и согнув остальные (за исключением почти оторвавшегося взрывом большого). Зловеще захихикав, ткнул полученный результат в лицо девушке, упиваясь ужасом в ее взгляде. Затем поднявшись с колена, выругался матом (кровь обагрила один его ботинок), бросил часть руки на землю, растоптал ее, после чего отнес инструмент в сумку.

– Фух! – выдохнул он, рукавом вытирая пот со лба. – Не стану я спасать твою вторую руку. Надоела ты мне уже.

Девушка спрашивала – может, себя, а может, того, о ком часто толкуют набожные люди: что такого ужасного она сотворила, чтобы стать жертвой развернувшегося кошмара? Чем старше она становилась, тем больше убеждалась в несправедливости мироустройства. Но неужели мир может быть настолько несправедливым и жестоким? Ей совсем недавно исполнилось только семнадцать, настоящая жизнь еще не успела начаться, но уже заканчивается. А как же ее мечты и стремления? Как же все то, что она планировала реализовать в ближайшем будущем? Как же ее семья, в частности младшая сестра, которую ей не удастся поздравить с днем рождения, не удастся вручить уже заготовленный обещанный подарок? О чем думает этот нелюдь, измываясь над ней? О чем думала Лера, буквально отдав ее в лапы убийцы? Как теперь будут существовать мама и папа, которые посвятили ей так много лет своей жизни, немыслимо много сил и безграничную любовь? Для чего они ее растили – чтобы вот так вдруг лишиться ее? И что же последует после угасания сознания, за биологической смертью? Если ничего, если вообще ничего не будет – ни рая, ни ада, ни скитаний призраком по родным местам, – то каков же смысл жизни?

«Наверное, она не имеет смысла с самого нашего появления на свет».

Горькие слезы разочарования и неописуемой боли катились по ее лицу. Она была опустошена.

– Все пройдет. Все будет хорошо, – тихо проговорил мужчина, стоя перед девушкой на коленях, по-отечески нежно гладя ее по макушке, оголив лезвие ножа, которым воспользовался еще в начале экзекуции. – Сладких грез тебе.

Вдавив лезвие в шею, он без особых усилий острием вогнал его в плоть примерно на полтора сантиметра пониже угла нижней челюсти, пробив насквозь яремную вену. После чего медленно поступательными движениями разреза́л горло рваной дугообразной линией, ведя нож к противоположному нижнечелюстному углу. С каждым сантиметром кожа расползалась, оголяя подкожный жир, мышцы, трахею, и кровь фонтанчиком хлестала на рукоятку ножа, на грудь девушки и землю. А жертва, закатив глаза, брыкалась и кряхтела.

Закончив, убийца опустил голову девушки и удовлетворенно слушал свист и булькание, вылетающие из глубокой открытой раны, зачарованно наблюдал за тем, как тяжело вздымалась и опускалась ее грудь в попытках наполнить легкие воздухом, за ее предсмертной агонией.

Он подумал, что теперь у нее все будет хорошо. В детстве мама часто говорила ему: «Не переживай, все у тебя будет хорошо, вот увидишь». Возможно, она желала ему добра – по-своему, недоступным для понимания львиной доли человечества способом.

И он тоже желал добра этой девочке.

Глава седьмая

Когда в восьмом часу вечера Игнатию так никто и не позвонил, он заподозрил неладное. Из всех семерых сверстников ему был известен номер только одного из них, Антона. Ему он и набрал. Тому, как оказалось, тоже никто не звонил, а номера телефонов шестерых остальных ему, как назло, также были неизвестны. И в социальных сетях никто из них не появлялся онлайн как минимум последние часа три (по всей видимости, пока что всем было не до сетей, да и Игнат с Антоном заглянули туда лишь постольку-поскольку). А наведываться к кому-нибудь домой при таком раскладе дел – не вариант.

Спустя еще минут сорок Игнатий твердо решил: необходимо поменять план действий. Антон его поддержал.

И вскоре они сидели в полицейском участке, около получаса ожидая своей очереди – как по закону подлости, перед ними были еще двое. Они просили – просили настойчиво, – чтобы их выслушали в срочном порядке, но получили жесткий отказ. Ведь, как сказал один из полицейских, не такие уж они и важные особы, чтобы ради них игнорировать других людей. Когда очередь, наконец, до них добралась, они еще две трети от времени ожидания распинались, зачем и чего ради им загорелось отрываться в заброшенном доме (который, к счастью или нет, не один год уж как ни за каким конкретным частным лицом не был закреплен), да к тому же поздней ночью, вдобавок распивая спиртные напитки. Изначально ребята хотели опустить все могущие сыграть против них самих подробности о похождениях в хэллоуинскую ночь, едва ли не на ходу насочинив белиберды, однако дотошные легавые (знающие свое дело) резво пронюхали ложь и вынудили рассказать правду.