Фрагменты сожалений

Семьдесят девять месяцев. Да, именно столько прошло с того самого дня, когда он впервые убил. Потом для жены он выдумал байку, будто в Санкт-Петербурге живут его троюродные и даже двоюродные родственники по материнской линии, с которыми ему хотелось бы возобновить контакты и видеться хотя бы раз в год. И вот раз в год, непременно летом, он покидал Пензу, но держал путь не в северную столицу России, а другие города, где после себя оставлял чаще всего один или два трупа – в основном молоденьких доверчивых девиц. Хотя однажды ему под руку попалась старушка, которая, как говорится, оказалась не в том месте и не в то время.

Так он выезжал на охоту на протяжении шести лет. Но после – что-то пошло не так. Уже осенью он вдруг поймал себя на мысли, что не может – просто не в силах – ждать следующего лета, его мозг и тело, казалось, преждевременно затребовали чужой плоти и крови. Подчинившись внутренней прихоти, во второй половине октября он взял больничный и, пока держал маршрут в Санкт-Петербург (куда направился впервые за шесть лет), осознал (как ему думалось), отчего так рано сорвался: на самом деле ему хотелось увидеть родной город, что неприметным пятнышком лежал на картах всего в двух сотнях – или около того – километров к юго-западу от Питера. Хотелось узнать, насколько сильно городок изменился, пройтись по родной улице, вокруг родной хрущевки. И, быть может, даже побывать на могиле родной матери, если только сможет ее найти. Если сможет… А уж когда найдет…

Нет, никаких трогательных сцен за этим не последует. Он скажет ей: «Пошла ты! Я уделал тебя! Уделал! Я счастлив! А ты просто была эгоцентричной слабачкой, тупая ты стерва!» – после чего плюнет на надгробие. Или даже подожжет, облив спиртом, а затем отпляшет на нем. Бесчеловечность за бесчеловечность.

Подъезжая тогдашним ранним вечером к Терниевску по той дороге, по которой ехал сейчас в обратном направлении, на самой его окраине издали приметил внушительных размеров дом, возвышающийся на поле, отделенном от улицы полосой деревьев. Замедлив ход, всмотрелся в него. Поскольку с заходом солнца городок погружался в сумрак, разглядеть что-либо с расстояния в многие сотни метров было не так-то просто. Но все же мужчине удалось различить на стенах дома заколоченные досками окна и оценить его общую обветшалость.

«Интересно, он был построен до моего отъезда или уже после? – устало думал он, не припоминая, чтобы когда-нибудь бывал в этой части городка. – В любом случае в нем и переночую. К черту гостиницы с этими вшивыми регистрациями. Не хочу здесь отмечаться». Выбрав удачный момент, чтобы его никто не приметил, съехал с трассы на поле, медленно прокатился по рытвинам и ухабам, въехал в лесополосу и, оставив автомобиль так, чтобы его не приметили с дороги даже в светлое время суток, со своей сумкой-почтальонкой зашагал в сторону дома. Не без труда дойдя до него, заглянул в окно, нижняя половина которого оказалась незакрытой, ничего не разглядел (включать фонарик с улицы ему не хотелось). Обогнул дом, вошел внутрь и медленно передвигался с включенным фонариком. Осмотрел все помещения – все, в которые смог войти, – чтобы убедиться, что здесь он один, и обосновался на чердаке. Ближе к ночи ему пришлось пройтись до машины – забыл прихватить с собой еду. А вернувшись в дом, прямо в прихожей столкнулся с каким-то неопрятно выглядящим, с разящей от него вонью мочи и спирта человеком – скорее всего, бездомным, который, как позже понял рыжеволосый гость, поднялся из подвала, заинтересованный внезапно объявившимся кем-то, кто мог оставить здесь, внутри, нечто занятное. Какое-то мгновение они вглядывались в темные силуэты друг друга, а потом мужчина с пакетом еды в руке включил фонарик и направил луч света прямо в лицо нежданного невесть кого. Тот молча отвернулся, прикрыв лицо ладонями, а рыжеволосый пнул его прямо промеж ног. Измызганный грязью мужчина взвыл, согнувшись пополам, вернувшийся же гость выпустил из руки пакет и ударом кулака в скулу свалил его с ног.

– Ах ты, грязное животное, – процедил он сквозь зубы, оглядываясь по сторонам, высвечивая все вокруг. – И откуда же ты тут взялся? Следов-то во дворе я не приметил. Значит, в доме прятался? Но где? – Чутье подсказало ему, что для ответа следует пройти в чулан. Там он увидел почти квадратное отверстие в полу под столом и лежащую рядом дверцу, накрытую ковриком – часть пола. – Ага! А я и не додумался заглянуть под этот гребаный коврик. Так вот откуда ты вылез.

Вернувшись к бездомному, медленно поднимающемуся на ноги, он очередным пинком, только уже в челюсть, вновь уложил его. Затем, вцепившись в шиворот провонявшей куртки, тяжело протащил по полу и, пока тот не успел ничего толком сообразить, сбросил в подвал. После того как бездомный, с гарканьем прокатившись кубарем, рухнул на землю, рыжеволосый, склонившись над ямой, с издевкой выкрикнул: