Франческа

Я обернулась и увидела женщину в цветастом платье и накинутой поверх него кофте. Ее я сразу узнала — видела в кондитерской с маленькой дочкой.

— Я никогда не лгу, — важно проговорил мужчина. — Я просто рассказал фрёкен Мильд, что в выходные у нас будет этот чертов праздник.

Женщина оглядела меня с головы до ног таким взглядом, который я никак не могла истолковать. Любопытство? Неприязнь? Потом она вдруг улыбнулась и сказала, что у нее будет вечеринка перед началом праздника урожая.

— Приглашаю всех, — сказала она, взглянув на мужчин, а потом на меня. — И тебя тоже. Будут песни, танцы и…

— И чертовски много выпивки, — сказал тощий. — У Бетти всегда так много вкусного питья.

— Прекрати издеваться, — сказала женщина.

Голос ее внезапно прозвучал сурово.

— Да какая же это издевка? — крикнул ей вслед мужчина. — Это же правда! Истинная правда, Бетти!

Бетти не ответила, а тощий покачал головой и проворчал что-то по поводу того, что от этой дамочки никогда не знаешь, чего ждать.

В церкви Гюльспонга я несколько раз бывала на утренней рождественской службе и всегда представляла ее как самую обычную церковь. Но теперь она показалась величественной и притягательной — по сравнению с часовней в Адамсберге. Могилу Поля я нашла сразу. Она располагалась в одном из проходов под сенью больших каштанов. Его надгробный камень был сделан из такого материала, что выделялся на общем сером фоне. Похоже, зеленый мрамор. Я медленно провела пальцем по надписи на камне.

«Наш любимый Поль Бергман, 29.01.1972–01.09.1989»

Я опустилась на влажную траву. Потом легла — так, как, мне представлялось, лежал в своем гробу Поль, сложив руки на груди. Или Поля кремировали? А если нет — неужели червяки уже начали копошиться в его глазницах?

Я резко заморгала, чтобы отогнать страшную картинку. Он все равно ничего не чувствует. Он там, где нет ничего, утешала я себя. Он вернулся туда, где находился до рождения — где ничего не чувствует и не видит, даже тьму.

Крепко закрыв глаза, я почувствовала, как влага проникает сквозь одежду. Я должна была бы замерзнуть, но, как ни странно, мне было тепло. Я представила себе, как Поль лежит там, подо мной, и теперь я не видела у него в глазах червей — он представлялся мне живым, загорелым и оживленным.

«А ты знаешь, что, если котенку завязать на некоторое время глаза, то он так и не научится видеть? Это как окно, которое, если его закрыть, уже никогда не откроется».

Я проснулась от того, что кто-то прикоснулся ко мне. Кладбище уже погрузилось во тьму, я закричала в голос, когда увидела перед собой мужчину с граблями. Попыталась быстро вскочить, однако я окоченела и тело не слушалось.

— Успокойся, — сказал мне хорошо знакомый голос. — Успокойся, пожалуйста.

Мне удалось подняться на колени, и теперь я разглядела его лицо.

— Адам?

— Да, это я. Что ты тут делаешь, Франческа? Ты так легко одета. Ты что, хотела покончить с собой?

— Нет, просто случайно заснула.

— Ты меня напугала.

— И ты меня, — ответила я, чувствуя, как выравнивается пульс.

Я подумала, что Адам не из тех, кто может убить меня граблями и сбросить в свежую могилу. Учитывая, чем он занимался с моей мамой накануне вечером, он скорее… человек, живущий страстями.

— Вы с ним дружили, да? — спросил Адам, кивнув на могилу.

— Да.

— Как грустно, — Адам положил руку на камень. — Как все это ужасно.

— Ты его знал? — спросила я.

— Нет, но знал его отца. Я несколько лет подрабатывал здесь, — он кивнул на могилы вокруг. — И теперь придется снова здесь часто бывать.

— Сколько времени? — спросила я.

— Четверть восьмого, — ответил Адам, не глядя на часы.

— Проклятье!

— Подбросить тебя домой?

— Я приехала на велосипеде.

— У меня большая машина.

Адам указал на парковку.

Сидя с Адамом в машине, я подумала, что нарушила два самых строгих маминых запрета: переохлаждаться ниже пояса и садиться в машину с незнакомыми мужчинами. Однако Адам — не посторонний, поправила я себя, Адам как-никак — один из наших работников. Из бывших работников. И, возможно, кое-кто еще.

— Почему ты перестал у нас работать? — спросила я — из любопытства, чтобы услышать, что он ответит.

— Так решил твой отец.

— Ты срезал не тот куст? — спросила я. — Мои родители очень трепетно к ним относятся.

— Нет, — без улыбки ответил Адам.

Я думала, он попытается дать мне мало-мальски достоверное объяснение, но он не проронил больше ни слова. Доехав до середины аллеи, он остановился. Я как раз собиралась закрыть дверь машины, когда он подался вперед и попросил меня передать привет маме. «Фредрике от меня большой привет».

Мама и папа были вне себя, когда я вернулась домой. Я рассказала все, как было, но это не возымело никакого действия — я не оправдала их доверия. Как я могла уехать, ничего не сказав? После всего, что случилось. Как я могла?