Постепенно атака немцев распространялась на долину Живон. Шестнадцать батарей развернулись на склонах выше Ла-Монселя, одна колонна саксонцев, овладев деревней, соединилась с баварцами, действовавшими у нее на левом фланге, другая – находившаяся на правом фланге – угрожала Деньи. Но здесь Дюкро, едва рассвело, выдвинул дивизию через реку для обороны моста у Деньи, и саксонцев, продвигавшихся по склонам к долине, решительно контратаковали зуавы. Это произошло приблизительно за три часа до того, как саксонцы подтянули достаточно сил и вооружений, чтобы сдержать эту операцию по прикрытию, и Деньи оборонялась почти до 10 часов утра. Французы беспорядочно отступили. Взбираясь по крутым склонам западнее Живона, они потеряли несколько орудий, стремясь вернуть свои главные позиции, и под огнем немцев пали командующий дивизией генерал Лартигю вместе со своим начальником штаба.
Немецкая артиллерия могла записать на свой счет и более высокопоставленных погибших. Мак-Магон верхом отправился к Базейлю, прослышав об атаке баварцев, чтобы, как он объяснил позже, «иметь возможность отдать приказы на продвижение либо на запад, либо на восток». И тут же осколок снаряда угодил ему в ногу, и его доставили в Седан. Ничего не зная о назначении Вимпфена, он избрал своим преемником генерала Дюкро, самого опытного и деятельного и едва ли не самого старшего по возрасту из всех его командующих корпусами. Дюкро несколько дней даже не видел Мак-Магона, уже не говоря о том, чтобы обсуждать с ним планы. Он не знал ни об обстановке в других корпусах, ни о местонахождении немцев, ни о доступных поставках. Но в отличие от Мак-Магона понимал, что, если французская армия продолжит упорно обороняться, она обречена на разгром. И, считал он, следует отступить, пока еще остается возможность. Дюкро тут же издал приказы на немедленное отступление на запад. Дойдя до позиций в тот же вечер, он ничего не знал о немецком наступлении на Доншери. До сих пор немцы наступали только на Базейль и в долине ручья Живон, но, будучи ветераном Фрёшвийера, Дюкро понимал, что это лишь вопрос времени, что вскоре они предпримут маневр на охват, причем бросят на эту операцию все имеющиеся у них силы. Единственной надеждой был немедленный отход. Когда офицеры его штаба стали возражать, убеждая его в том, что, дескать, пока они отбивают атаки немцев, все идет хорошо, и что необходимо выждать, Дюкро отмел эти аргументы. «Ждать? Зачем? – решительно потребовал он ответа. – Ждать, пока нас не окружат? Нет, нельзя терять ни минуты!»
Но возражал и Лебрюн, а доводы генерала, который был его ровесником, Дюкро не мог просто так отвергнуть. 12-й корпус, доказывал Лебрюн, решительно и упорно отбивает атаки противника, и потом, вывод войск из боя всегда сопряжен с немалыми трудностями при условии, что он вообще возможен, и переход корпусов по пересеченной и лесистой местности между Базейлем и Илли займет не один час. «Враг просто играет с нами здесь, а сам тем временем обходит нас с флангов, – парировал Дюкро. – Настоящее сражение разыграется у нас в тылу, в Илли». Но он решил не настаивать на своем. Только полчаса спустя, когда артобстрел немцев усилился и бой сместился на север – как у Фрёшвийера к югу, – он уже больше не мог ждать и в 8 часов в категоричной форме приказал Лебрюну отступить. Лебрюн без слов стал выводить свои силы из Базейля.
Едва Лебрюн стал выполнять этот приказ, как приблизительно в 8.30 утра появился Вимпфен: разъяренный чужак, на лице которого была написана пресловутая