Известие о Седане ошеломило Париж. Ведь перед этим Паликао с головой ушел в работу по созданию новой армии, по вопросам обороны Парижа и планирования ложных атак на Рейне с тем, чтобы хладнокровно взвесить все возможности Мак-Магона уцелеть. В том, что марш этот ждет успех, Паликао не сомневался, в катастрофу он просто не верил. Несколько дней подряд Париж захлестывали слухи о невероятных победах французской армии, и когда утром 3 сентября в телеграмме агентства новостей «Гавас» из Брюсселя было объявлено о капитуляции французской армии, это казалось совершенно невероятным. Депеши министерства внутренних дел от местных чиновников пестрили сообщениями о бежавших с поля битвы, и на их основе правительство сумело частично создать себе представление о том, что следовало ожидать, и именно в министерство внутренних дел в 16.30 3 сентября директор почты и телеграфа доставил телеграмму, в которой Наполеон III объявлял императрице о том, что он оказался в плену вместе со своей армией. И царившая в Париже атмосфера была такова, что политические круги в первую очередь задумались не о стратегических последствиях катастрофы – ибо никто и нигде не приравнивал их к поражению в общенациональном масштабе, – а о том, как они скажутся на режиме внутри страны.
К 4 сентября министры полностью оправились от шока, к ним даже вернулось былое остроумие, и проворно составили проект передачи властных полномочий в руки Совета регентства и национальной обороны, утвержденного Законодательным корпусом во главе с Паликао в статусе генерал-лейтенанта. Жюль Фавр и депутаты левых, с другой стороны, потребовали свержения Второй империи и создания парламентской комиссии для организации национальной обороны, в то время как Тьер предложил компромиссный вариант, согласно которому вообще было непонятно, низложена ли Вторая империя или нет. На состоявшемся в полдень заседании ассамблеи, собравшейся рассмотреть оба этих варианта, в дворец проникла толпа людей, настроенных пока что скорее на то, чтобы выяснить обстановку, нежели буянить, впрочем, все прорвавшиеся в зал сознавали себя носителями революционных традиций. Заседание было прервано. Как это не раз бывало, жители Парижа парализовали работу правительства Франции, депутаты левых в очередной раз прониклись настроениями 1848 года и намек поняли. Покинув депутатскую трибуну, они через толпу пробились в Отель-де-Виль и там объявили о создании республики, и, как их предшественники в 1848 году, они нашли в Отель-де-Виль своих зловещих единомышленников из парижских клубов – Рошфора, Феликса Пиа, Делеклюза, уже занятых формированием альтернативного правительства. Как и в 1848 году, радикалам и примкнувшим к ним необходимо было выработать взаимоприемлемый кодекс отношений, но депутаты образца 1870 года были куда опытнее своих предшественников по части избавления от конкурентов. Была достигнута договоренность о том, что новое правительство национальной обороны будет сформировано из депутатов, избранных в Париже, – решение, которое имело преимущество, состоявшее не только в отстаивании исконного права парижан рулить всей Францией, но и вручить власть в надежные руки умеренных левых. Прежние министры, тоже не чуждые революционных традиций, улетучились. Иператрицу тайно вывели из боковых дверей Тюильри, и она проторенным еще до нее французскими монархами путем двинулась в Англию. Насилия избежали, не было и подобия всенародного бунта: Вторая империя просто тихо растворилась в воздухе, подобно прежним монархиям Карла X (свергнут в 1830 году) и Луи-Филиппа (свергнут в 1848 году), оставив после себя вакуум власти, который предстояло заполнить первым, кто подоспеет.
Без промедлений были розданы и самые внушительные портфели: Жюлю Фавру достался портфель министра иностранных дел, Леону Гамбетте – министра внутренних дел, Эрнест Пикар стал министром финансов, Исааку Кремьё отвели министерство юстиции. Престарелый Тьер отказался от министерского портфеля, но отправился в турне по Европе пополнять списки сочувствующих новому режиму и, по возможности, заручиться поддержкой нейтральных держав. Но еще требовался и коллега, ведающий военными вопросами, скорее даже военачальник, причем имеющий авторитет и в среде военных и к которому прислушались бы парижане. Очевидным кандидатом был генерал Трошю. Трошю был отнюдь не против. Он рассматривал революцию как естественный катаклизм, противиться которому было бы просто абсурдно. Фавр, Гамбетта и их коллеги, понимал Трошю, твердо обещали, как и любой из их соотечественников, встать на защиту Франции против ее врагов, и, получив от них заверения в поддержке трех столпов организованного общества – религии, собственности и семьи, – Трошю согласился войти в правительство на правах председателя совета и, на пике выпавших на долю страны бед, которые он, кстати, давно предвидел, взять на себя заботу о военном статусе Франции.