Жаррасу, как начальнику штаба, выпало детально разработать церемонию капитуляции. Пруссаки вновь напомнили о том, чтобы все вооружения были собраны и переданы им вместе со знаменами. Готовность Базена принять и соблюсти эти условия, вероятно, вызвала наибольшую ненависть современников и не только их, чем какой-либо еще эпизод всей кампании. В его дневном приказе от 28 октября, в котором маршал ссылался на прецеденты генерала Клебера и маршалов Массены и Сен-Сира, «как и вы, исполнявших свой долг, пока им хватало человеческих сил», он категорически воспретил порчу вооружений. Он дал конкретные приказы насчет знамен, их надлежало сложить в арсенале, а его протесты в ходе суда о том, что он якобы собирался их там сжечь, и что соответствующий приказ затерялся, и что пруссаки помешали ему это сделать, лишь подрывали остатки доверия к нему. Некоторые полки вообще отказались их сдавать и скрыли их в городе. Генерал Дево велел в его присутствии сжечь знамена императорской гвардии.
Наконец Базен завершил картину позора своей армии, отказавшись даже от почетных условий капитуляции, которую неожиданно предложили пруссаки. Французы получили бы возможность маршировать в плен строем, бок о бок, под звуки оркестра и с офицерами верхом во главе колонны. Как объяснял потом пруссакам явно сконфуженный Жаррас, Базен принял бы упомянутые достойные условия, но только в том случае, если бы немцы все же отказались их выполнить: сославшись, к примеру, на непогоду. Более поздние объяснения Базена лишь ухудшили отношение к нему. Войска явно не годились для подобных спектаклей, их боевой дух был сломлен задолго до капитуляции, да и неизвестно чем бы это все кончилось, пройдись они при оружии перед пруссаками. Трудно удержаться от мысли, что больше всего он опасался за себя – командира, которого солдаты толком и не видели с самого начала осады и чья некомпетентность послужила причиной того, что они оказались в плену. Поэтому 29 октября, то есть в день сдачи крепости, он в одиночестве незаметно прокрался к немецким аванпостам. Раньше вечера его не ждали, и Базен провел весь день на вилле в пригороде, созерцая сад под непрерывным дождем. Таков был финал трагедии человека, единственной положительной чертой характера которого было бесстрашие, не столь часто встречавшееся даже среди французских солдат, финал, состоявший в том, что этот не знавший страха человек в последнюю минуту сплоховал.