Франкский демон

Хорошо ещё, что дядя его на смертном одре вверил заботы о здоровье племянника сенешалю Жослену, а не графу Раймунду. Теперь брат Агнессы на вполне законных основаниях постоянно находился при практически всё время хворавшем отроке. Впрочем, бальи также страшно интересовался здоровьем монарха и без конца наведывался в Акру.

«Боитесь пропустить момент, мессир? — мысленно спрашивала Графиня регента. — Небось по ночам снитесь себе в короне? Не мучайте себя понапрасну! Не терзайтесь зря! Вы не получите её!» Иногда Раймунд отвечал: «Ваша дочь, мадам, также никогда не станет королевой. Напрасно вы старались, потому что Гюи де Лузиньян самый последний из тех, кого мы, бароны земли, захотим видеть своим сюзереном. Мы выберем Изабеллу. Конечно, Онфруа Торонский ничем не лучше вашего зятя. Если не считать того, что у юного наследника Горной Аравии нет такой замечательной тёщи, как вы, мадам!» — «Погодите у меня, пулены!» — шипела от злости Агнесса. Ах, как ей хотелось вцепиться в огромный крючковатый нос графа и... оторвать его!

С начала августа юному монарху вновь стало нездоровится. Все волновались, хотя никто и не видел в данном факте ничего необычного, как и в том, что к середине месяца хворь неожиданно отступила. Произошло это как раз тогда, когда регент, прослышавший о болезни Бальдуэнета, заявился в Акру, чтобы повидать его. Получалось, что граф напрасно волновался, однако уезжать сразу показалось ему как-то не слишком удобным, и он с радостью принял предложение сенешаля немного отдохнуть в его обществе.

Надо сказать, что граф Эдесский весьма неплохо вжился в роль доброго товарища Раймунда, которому как-то за чаркой доброго вина признался, что порядком сыт опекой сестрицы. Её внушения смертельно надоели Жослену, он, как человек не злой и весьма отходчивый, не понимал, сколько можно ненавидеть Ибелинов? Того же регента? Не пора ли уж и о душе подумать? Не девочка, ей-богу! Ведь бабушка давно!

Сорокашестилетний граф Триполи и пятидесятидвухлетний сенешаль Иерусалима сами не заметили, как подружились и, чем дальше, тем больше, приходили к уверенности, что делить им нечего, по крайней мере сейчас. Благодаря графу Жослену Раймунд на удивление легко мирился с присутствием в Акре Гвидо де Лузиньяна — мать и отчим больного монарха просто не могли не быть рядом с ним в трудный час. Впрочем, как только кризис миновал, они уехали в Аскалон.

В то же время Агнессу, как ни странно, почти не раздражало отступничество брата, тем более что в Акру по делам приехал его тёзка, подданный сеньора Петры, Жослен Храмовник. Он просто восхищал Графиню своей преданностью и восторженной любовью, достойной увековечения на страницах рыцарского романа. Двадцатипятилетний Жослен как будто и не замечал разницы в возрасте, он продолжал витать в облаках, жить в мире грёз; его не смущало даже то, что предмет обожания не раз опускал его с небес на землю, заставляя без подготовки переходить от романтики и поэзии к необузданным плотским утехам. Дама сердца намеренно делала всё, чтобы оттолкнуть от себя своего верного рыцаря, точно испытывая на прочность его чувства к ней. Она знала, что играет с огнём, но, понимая это, ничего не могла с собой поделать. Агнесса словно бы бросала вызов самим Небесам, в исступлении обращаясь к Богу: «Ты смеёшься надо мной, да? Издеваешься? Так вот, мне надоело! Забирай всё! Забирай и оставь меня!»

Обида душила Графиню, подталкивая её к грани безумства. Между тем одна мысль, одна страшная мысль всё неотступнее, всё навязчивее преследовала Агнессу. «Ещё год-два, и никто уже не заинтересуется тобой. И никакие масла, притирания и бальзамы, на которые ты выбрасываешь немыслимые деньги, не помогут тебе. В самом дешёвом, самом вонючем портовом притоне никто не даст за тебя и ломаного обола!» — без жалости говорила она себе, смотрясь в богато украшенное стеклянное зеркало из Венеции, обошедшееся «недорого», в стоимость всего лишь одной касалии, которую она ещё давно уступила братцу. Зато Агнесса знала наверное, что такого не было даже у проклятой ромейки, жены ненавистного Балиана Наплузского. Помнится, сенешаль аж ахнул, когда узнал, на какие нужды сестре понадобились деньги, мол, чем металлическое-то плохо? По мне, так лучше и не надо! Теперь и она знала, что не надо. Лет бы двадцать назад... Ах, если бы существовало на Земле такое зеркало, в котором можно было увидеть себя молодой!

В конце концов Графиня не выдержала, она не придумала ничего лучше, чем одним августовским вечером открыться любовнику, сказать ему, чего она желает.

— Но, мадам... — хлопая глазами, начал Жослен. — Вы хотите?..

— Я хочу, чтобы ты охранял меня, пока я буду торговать собой.

— Зачем? — Он чуть не подавился своим вопросом.

— Хочу знать, чего я стою!

— Как? — каркнул Храмовник.

Агнессу его реакция насмешила.

— Просто, — с невозмутимым видом ответила она. — Ты же рыцарь. Разве честь для тебя не в том, чтобы защищать даму своего сердца?

— Но, мадам...

— Что такое? Ты отказываешься? Тогда ступай прочь! Я найду кого-нибудь другого!