Франсуа Гизо: политическая биография

За несколько дней до подписания конвенции, 5 июля 1841 г. в Великобритании произошла смена министерства: кабинет вигов оказался в меньшинстве, к власти пришли тори под руководством Р. Пиля; министром иностранных дел стал лорд Дж. Г. Абердин. Во Франции это известие было встречено с нескрываемым удовлетворением, поскольку Пальмерстона французы рассматривали как своего злейшего врага, добившегося исключения Франции из «европейского концерта». Княгиня писала лорду Абердину еще 7 февраля 1841 г.: «Скажу вам откровенно, что никогда при нем (Пальмерстоне. – Н.Т.) не будет искреннего восстановления дружественных отношений между Францией и Англией… Лорд Пальмерстон – это враг каждого француза»[479]. Еще до смены английского министерства Ливен очень четко подметила радостные ожидания во Франции. В письме брату Александру от 28 апреля (10 мая) 1841 г. она писала: «Ждут новостей из Лондона. С удовольствием ожидают изменения министерства, хотя мало кто еще в это верит»[480]. Об этих же настроениях она писала лорду Абердину: «Наконец Англия получит хорошее министерство, которое понимает свое достоинство и свой долг. Все здесь очень заинтересованы, чтобы известные события произошли как можно скорее, чтобы подписать с Вами, а не с лордом Пальмерстоном, соглашение, которое введет Францию в европейский концерт и прекратит эту ужасную бурю, которая разразилась после 15 июля»[481]. Уже после формирования кабинета Р. Пиля она писала своему другу: «Я очень искренне верю, что европейский мир и добрые отношения между державами имеют больше гарантий в Ваших руках, нежели в руках лорда Пальмерстона. И я не одна так думаю. Со мною согласны все европейские дипломаты, с которыми я здесь общаюсь»[482].

Она также справедливо подметила, что Пальмерстон всячески стремился заключить с Францией Договор о праве осмотра (кораблей в целях борьбы с работорговлей) до своей отставки и весьма скептически относилась к такой вероятности. В том же письме брату она писала: «Очевидно, что Гизо откажет. Он предпочитает подарить этот букет тори, если они придут к власти»[483].

Итак, подписанием Конвенции 13 июля 1841 г. Восточный вопрос был временно урегулирован. Как справедливо подметил Гизо в беседе с Н. Д. Киселевым[484], подписание Конвенции ознаменовало «окончание турецко-египетского конфликта, но не разрешение Восточного вопроса в целом», поскольку, по его словам, «несчастный упадок Османской империи приведет вскоре к возможности новых затруднений…»[485]. Это произойдет спустя двенадцать лет, когда Россия и Франция окажутся противниками в Крымской войне.

После подписания Конвенции 13 июля внешнеполитическая ситуация постепенно стабилизировалась, чего нельзя было сказать о внутриполитической обстановке во Франции. Ливен писала Абердину 11 ноября 1841 г.: «Здесь ничего нового, как всегда – интриги. Французы имеют к ним привычку… Сессия будет более сложной, чем предыдущая. Тогда, по сути, была только одна мысль – мир; нельзя было серьезно атаковать правительство, которое его провозгласило. Сегодня все изменилось. В условиях безопасности персональные амбиции снова берут верх»[486].

Подписанием Конвенции 13 июля 1841 г. Восточный вопрос был на время урегулирован, а Франция вышла из международной изоляции, однако ее требования относительно статуса Иерусалима, положения христиан в Сирии, нейтралитета торговых путей учтены не были, что вызвало волну критики кабинета Сульта – Гизо со стороны оппозиции.

В то же время, хотя и уменьшенное в размерах, владение Мухаммеда Али обладало теперь гарантиями, которых ему не доставало до кризиса. Это давало Франции возможность усилить противодействие английской политике в Египте, Алжире и даже Испании, где снова усилилось ее влияние. Кроме того, сохранилось и влияние Франции в Сирии, благодаря поддержке христиан и части местных мусульман из черкесов и прочих меньшинств[487].

Итак, военная тревога осени 1840 г., когда Франция и Великобритания находились на грани политического разрыва, не привела к открытому вооруженному конфликту. Политика Гизо, направленная на поиски путей мирного урегулирования Восточного кризиса и восстановление европейского равновесия сил соответствовала курсу «тетрархии», то есть стран – участниц Лондонской конференции, стремящихся не допустить всеобщей войны.