Франсуа Гизо: политическая биография

Большое значение в англо-французских отношениях того времени имели личная симпатия, даже дружба, возникшая между Гизо и Абердином, ставшим в 1841 г. главой внешнеполитического ведомства. Гизо очень высоко оценил качества этого политика. Он писал: «Настоящий и гордый англичанин, но гордый без предрассудков и зависти, верный традициям своей страны, но чуждый косности партий или народа». Гизо подчеркивал, что, хотя Абердин принадлежал к партии тори, он был человеком либеральных взглядов, не разделяя «их предубеждений, их страстей, их завещанного преданием упорства»[490]. Можно согласиться с мнением английского исследователя Д. Джонсона, что именно эта дружба «создавала истинную основу «сердечного согласия»[491]. В этих условиях дружба княгини Ливен с английским министром также была весьма полезна для франко-английских отношений. Отношения Ливен с Абердином не всегда были такими душевными. В самом начале их знакомства она отзывалась о нем иначе. Она находила, что его взгляды «низки и подлы»[492], потому что он в то время недоброжелательно отзывался о русской политике. Но теперь, когда она сама была сторонницей «сердечного согласия» (понимая, что на франко-российское сближение рассчитывать не приходится), она была признательна лорду Абердину за то, что он доброжелательно относился к Гизо и также был заинтересован в нормализации отношений между двумя странами. Действительно, она любила всякого, кто сочувственно относился к Гизо. Понравиться ему было самым верным средством добиться симпатии княгини.

Однако оппозиция во Франции полагала, что «сердечное согласие» существовало только между министрами, но не между странами[493]. Да и сам Абердин отмечал, что «сердечное согласие» оставалось «доверием на один день»[494], что неоднократно подтверждалось в моменты острых международных кризисов. Действительно, в силу серьезных противоречий и острой конкурентной борьбы между Францией и Великобританией в Европе и других частях света, зачастую «сердечное согласие» являлось таковым только на бумаге, и повсюду интересы двух стран вступали в противоречие, будь то в Европе, в Средиземноморье, на Ближнем Востоке или в Океании.

Кроме того, англо-французским отношениям не хватало «сердечного согласия» между монархами. Чтобы восполнить этот пробел, летом 1843 г. королева Виктория решила нанести визит королю Луи Филиппу. Инициатива исходила от английской стороны: посол

Великобритании в Париже лорд Каули 23 августа просил о встрече с Гизо, чтобы сообщить ему о намечающемся визите. Поскольку этот визит мог быть неоднозначно воспринят как в Париже, так и в Лондоне, о нем не сообщалось заранее и сам он имел, скорее, семейный характер.

Брачные союзы между Орлеанами и Саксен-Кобургами были в Европе достаточно распространены. Королева Виктория приходилась племянницей королю Бельгии Леопольду и, следовательно, его жене, дочери Луи Филиппа, королеве Марии Луизе. Принц-консорт Альберт, по просьбе Виктории, имел разговор о намечающемся визите с Марией Луизой, просил ее предупредить об этом свою мать, французскую королеву Марию Амелию, и хранить эту новость в секрете даже от Луи Филиппа[495].

Французское правительство возлагало большие надежды на визит английской королевы. В это время правительство Луи Филиппа еще оставалось предметом недоброжелательства в Европе; русский, австрийский и прусский монархи продолжали рассматривать Луи Филиппа как узурпатора трона. Например, король Пруссии, совершая визит в Великобританию, решил не проезжать через Париж.

В этих условиях Луи Филипп полагал, что посещение королевой Викторией Франции могло иметь благоприятные последствия для укрепления международного престижа Франции, способствовать изменению отношения европейских абсолютных монархов к французскому королю и правительству.

Известие о намечающемся визите было встречено с большой долей скепсиса дипломатическим корпусом в Париже. Так, граф Рудольф Аппоньи, беседуя с Ливен 30 августа, с трудом сдерживал свое негодование. Он назвал визит королевы Виктории «капризом ребенка», на что княгиня ответила: «Каприз, на который изъявили согласие министры, а они не дети». «Да, но они очень робки и дрожат перед нею», – возразил дипломат. «Во всяком случае, – ответила княгиня, – короля посетит один из самых могущественных монархов Европы, который обыкновенно никуда не выезжает. Это большой прецедент». В заключение разговора Аппоньи добавил, что «король жестоко ошибается, если считает, что и другие монархи отныне поведут себя иначе. Ни один из них не приедет». «Но после посещения королевы король легче обойдется без этого», – парировала княгиня[496].

Когда княгиня Ливен отметила, что господа дипломаты недовольны визитом, граф Аппоньи, покраснев, ответил: «Нет, это не так. Мы в таких хороших отношениях с Англией, мы так уверены в ней, что мы будем только рады этому визиту»[497].