Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

В инструкции,[608] которой правительство снабдило своих комиссаров, посланных в Гренобль, главное внимание было уделено мерам, которые должны были помешать объединению гугенотов с грандами. Конференции запрещалось принимать и выслушивать посланцев как от принцев, так и от иностранных государей и вообще заниматься политическими делами. Комиссары должны были разъяснить, что король неустанно оказывает помощь своим протестантским союзникам и ведет переговоры о браке своей сестры с принцем Уэльским. Этот проект английского брака[609] являлся как бы дипломатическим противовесом испанским фракам, бывшим в арсенале Конде опасным агитационным средством. Но больше всего надежд Королевский совет возлагал на герцога Ледигьера, генерального наместника Дофинэ и вождя всех юго-восточных гугенотов. Его большая приверженность к правительству была в то время очевидна, и это обстоятельство особенно тесно связывало его с умеренной партией на конференции, но ожесточало против него все крайние элементы. Правительству было выгодно местонахождение конференции именно в Гренобле, т. е. под неусыпным контролем и воздействием Ледигьера, вдалеке от Парижа, Пуату и Гиени. Эти же мотивы заставили конференцию, едва только на ней взяли перевес сторонники Конде, освободиться от стеснительной опеки Ледигьера и самовольно покинуть Гренобль.

Положение резко изменилось после разрыва правительства с принцами и опубликования манифеста Конде. Уже 10–11 августа на заседаниях конференции выступил уполномоченный принца с предложением союза. Он получил уклончивый ответ, но тем не менее добился успеха в другом: было решено просить короля принять во внимание требования Конде и Парижского парламента. Этим актом конференция, если не покидала еще позиции нейтралитета, то во всяком случае демонстрировала свои симпатии к принцам.

Другая просьба к королю — ответить на наказ конференции до ее роспуска[610] — была стандартной и всегда сопровождала все аналогичные собрания. Правительство неукоснительно отклоняло такие требования, что не мешало, впрочем, им возникать столь же неукоснительно в каждом новом случае. Нет нужды подчеркивать, насколько важно было для собрания существовать официально в момент получения ответа на свой наказ; по сути дела, это было единственным средством заставить правительство принять нежелательные ему требования.

Делегаты от конференции настигли короля уже в Туре; 17 августа двор выехал из Парижа в Бордо, оставив против Конде маршала Буадофена, собиравшего войска у Mo, на востоке от Парижа. Армия принцев формировалась в то время на востоке Пикардии, в Тьераше. Намерения принца были еще неясны. Он мог двинуться или дальше на север, в Пикардию, или к Парижу, или же попытаться обходными путями пробиться в гугенотские западные провинции. Пока же, в течение августа, он собирал свои войска[611] и не двигался с места, что дало королю возможность благополучно проехать больше половины пути и прибыть 31 августа в Пуатье.[612] Но там принцесса Елизавета (будущая испанская королева) заболела оспой, что вызвало непредвиденную задержку почти на месяц, до 28 сентября.[613]

28 августа, однако, когда король выслушивал заявления делегатов конференции, ничто еще не предвещало помех в путешествии, а бездеятельность Конде внушала правительству самые розовые надежды.[614] Поэтому гугеноты должны были выступать осторожно.[615] На аудиенции они больше всего напирали на просьбы принять первый пункт наказа третьего сословия на Генеральных штатах и отменить решение духовенства о принятии постановлений Тридентского собора. Прочие же пункты наказа конференции депутаты даже не решились огласить перед королем, так как в них были требования новых крепостей севернее Луары,[616] содержания пасторов на государственный счет, самостоятельного назначения губернаторов в гугенотские крепости, реформы Королевского совета и т. п. Этот наказ представлял собой попытку использовать обстановку надвигавшейся смуты для укрепления и территориального расширения гугенотской партии. Среди католиков эта программа всегда вызывала крайнее возмущение. «Гугеноты будут с каждым разом требовать себе все больше и больше, и их возрастающая мощь приведет католиков к такому утеснению, что и они будут вынуждены тоже требовать для себя крепостей… а королю останется только титул...»[617] Не одобряли ее и умеренные гугеноты,[618] особенно города.

Правительство отклонило почти все пункты[619] и ответило отказом на просьбу конференции и гугенотских грандов, желавших, чтобы двор немедленно вернулся в Париж.[620] Оно считало военные силы Конде ничтожными (преуменьшая численность его армии[621]) и возможность мира с принцами весьма вероятной.[622]