Во-первых, бесспорным является факт значительного увеличения военных сил Конде сравнительно с 1614 годом. Несомненно, что родовитые дворяне были чрезвычайно раздражены восстановлением полетты, пренебрежением правительства к их основному требованию. В итоге, лучшие части французской армии (знаменитая французская кавалерия) оказались в подавляющем большинстве в армии принцев. Война 1615–1616 гг., хотя и свелась в военном отношении к передвижениям войск и нескольким стычкам, показала все же, что вооруженные силы правительства уступали силам принцев. Основное ядро армии Конде, т. е. кавалерия, которая была особенно важна при быстрых маневрах, состояло из дворян-добровольцев, которых подняли на мятеж причины социально-экономического порядка. Все усилия правительства создать в королевской армии значительные кавалерийские части не увенчались успехом. А это означало, что ему не удалось привлечь на свою сторону массу провинциального дворянства.
Возросший по сравнению с 1614 г. размах дворянского мятежа вызвал, в свою очередь, присоединение к принцам гугенотских вельмож с их дворянами. Война 1615–1616 гг. показала воочию полное тождество классовых интересов католических и гугенотских дворян, равно как и аристократов; тождество, которое в гражданских войнах XVI в. было замаскировано конфессиональной борьбой.
Города в целом, не исключая и гугенотских, остались на той же позиции, что и в 1614 г., т. е. на стороне правительства. Французская буржуазия обоих вероисповеданий не изменила роялизму в 1615–1616 гг: и тем самым отвела от правительства непосредственную опасность. Особенно был важен для правительства роялизм гугенотских городов. Но как бы ни было (велико значение союза городов с королевской властью в критический для последней момент, все же роялизм буржуазии был пассивным. Буржуазия воспрепятствовала развитию войны и в пространстве и во времени, но не дала правительству достаточной опоры для решительной победы абсолютизма над мятежными принцами и дворянами. Такая необходимая для победы опора заключалась бы в значительных денежных суммах, т. е. в увеличении налогов на буржуазию, а не на все третье сословие в целом. Но, как показали (не говоря уже о прочих свидетельствах) Генеральные штаты, буржуазия меньше всего желала оплачивать сама умиротворение страны, хотя свой протест против междоусобицы она сумела облечь в конкретные формы. По мнению буржуазии, средства для ликвидации войны правительство должно было изыскивать не путем новых налогов, но путем прижимания финансистов. Оберегая свои кошельки и боясь народных восстаний, буржуазия предлагала выкуп домена и экспроприацию государственных кредиторов. Первая мера не дала бы крупных результатов, вторая вообще была рискованной, так как могла в критический момент лишить правительство кредита и оставить его совсем без средств. Что касается чиновничества, то рецидив междоусобицы при сохранении полетты лишь укрепил его приверженность к трону.
Перейдем теперь к существеннейшему вопросу о позиции народных масс в 1615–1616 гг. С первого взгляда может показаться, что внутренние войны 1610-х годов представляют собой всего лишь дворянский мятеж под предводительством знати, т. е. что они свидетельствуют лишь о временном отсутствии политической консолидации в господствующем классе и только. Но следует подчеркнуть, что и характер смуты, и ее исход, и, главное, сама возможность ее возникновения — все это кроется в поведении недворянских элементов страны, т. е. подавляющего большинства ее населения.
Однако если позицию буржуазии можно определить по источникам сравнительно легко, то труднее сделать это по отношению к народным массам. Изобилуя фактами, относящимися к придворным интригам и конфликтам в среде аристократии и дворянства, источники очень скупо освещают мнение и поведение народа. И все же можно, как будто, сделать некоторые выводы.
Осторожная налоговая политика регентства в 1610–1614 гг. привела к тому, что к первому выступлению принцев в 1614 г. народ остался равнодушен. Но к Генеральным штатам он не проявил такого же равнодушия. Дебатировавшиеся на Штатах вопросы о пенсиях и полетте непосредственно упирались в вопрос о снижении налогов, в чем были глубочайшим образом заинтересованы широкие народные массы. Бесплодность дебатов на Штатах и последовавший затем провал реформ воочию показали тщету всех надежд на снижение налогов. Глубокое недовольство народа было известно правительству, и оно больше всего стремилось избежать повышения налогов, зная, что такое повышение неизбежно приведет к восстаниям (правильность этого предвидения блестяще подтвердили события после 1620 г., когда непрерывный рост налогов вызвал почти непрерывные народные движения). Эту боязнь правительства и его нежелание повышать налоги использовали в своих интересах привилегированные сословия на Генеральных штатах, маскируя свои истинные цели «заботой о бедном народе».