Несмотря на уступку, сделанную правительством, положение в конце марта — начале апреля, пока ожидался ответ из Ларошели, продолжало оставаться напряженным. Было известно, что Роган и Сюлли всячески разжигают страсти в Ларошели и толкают конференцию на войну. Войска Вандома блокировали Нант. В Пуату население было вынуждено прибегнуть к самозащите от грабежей солдатчины и оказывало военным отрядам самостоятельное вооруженное сопротивление.[768]
Перемирие ничуть не спасало от грабежей, и правительство констатировало с тревогой, что чем дольше оно продолжалось, тем опаснее становилось положение.[769] Даже Конде был вынужден признать, что соседние с Луденом области дочиста разорены.[770]Сведения о чрезмерных претензиях гугенотов распространились по всей стране, и к правительству стали поступать заявления от католиков отдельных провинций с протестами против предоставления гугенотам новых привилегий.[771]
Дело могло в любой момент снова кончиться войной.[772]Все это вынуждало правительство к большей сговорчивости в отношении личных претензий грандов, в особенности гугенотских грандов, которые все время «вопили о нанесенных им обидах».[773]
Поншартрен прямо писал в Тур, что остановка лишь за этими частными претензиями. Но как можно было соглашаться на них, если они были столь грандиозны? Вильруа писал в те дни: «Если с божьей помощью, то ли миром, то ли войной, мы не укрепимся настолько, чтобы восстановить власть короля и его репутацию в глазах его подданных, нужно быть готовым к падению французской монархии (3 апреля пришел ответ от Ларошельской конференции, которая была недовольна результатами мирных переговоров и стояла на своем. Узнав об этом, правительство дало своим уполномоченным приказ: или немедленно подписать мир (без уступок гугенотам) или покинуть Луден, т. е. пойти на разрыв переговоров.[775]
Вильруа, Бриссак и Поншартрен спешно выехали в Тур и через день вернулись обратно — с миром. Несмотря на отсутствие прямых сведений о характере обсуждения в Королевском совете, все последующие события свидетельствуют, что было решено добиться мира во что бы то ни стало, т. е. ценой уступок грандам, с целью отколоть их (в том числе и гугенотских грандов) от Ларошельской конференции и, кроме того, особо «облагодетельствовать» Конде для того, чтобы отколоть его от всех других вельмож.[776] С этого дня, стремясь скорее оформить мир, Конде проявил необычайную энергию, активно воздействуя в этом плане на свое окружение.[777]Смысл его поведения был быстро разгадан и внушил гугенотским городам большие опасения. Было ясно, что и конференция должна идти на мировую, иначе она может оказаться в опасном одиночестве. В этом направлении на нее было оказано известное воздействие гугенотскими городами, очень полезное для правительства.[778]
Конференция согласилась отказаться от своих требований, рассчитывая не упустить своего, когда Конде будет вершить всеми делами в Королевском совете.[779] Казалось, все оборачивалось вполне благополучно и мир мог быть подписан.Но непредвиденное обстоятельство (опасная болезнь Конде)[780]
отсрочило это событие. В течение нескольких дней, когда он был при смерти, все грозило полным провалом. В персоне Конде была заключена вся суть дипломатии правительства, стремившегося разбить его союз с другими грандами. Смерть принца дала бы перевес всем сторонникам войны.[781] Поэтому, как только Ларошельская конференция узнала о его тяжелой болезни, она выдвинула требование, чтобы ей разрешили дальнейшее существование вплоть до выполнения всех ее требований и регистрации парламентами эдикта о мире, т. е.Итак, после «невероятных трудов»[786]
мир был подписан и через два дня ратифицирован правительством.[787] По всей стране было объявлено о разоружении.