Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

Реформа Королевского совета, т. е. вопрос о власти, который, по выражению де Ту, «всегда будет вызывать острые разногласия и никогда не будет разрешен»,[745] была гвоздем всех переговоров. Современники прекрасно это понимали и правильно оценивали огромное значение этого требования, имевшего целью изменить направление политики государства в интересах феодальной аристократии. Таково, например, мнение тосканского резидента: Конде хочет подписывать все постановления Королевского совета, хочет, чтобы Совет состоял только из (вельмож, чтобы в нем не было представителей чиновничества, как это было до сих пор. Уступка принцу в этом вопросе означает огромную опасность для королевской власти, так как Конде будет всесильным в Совете, а гранды будут владыками в своих провинциях и будут по всем делам обращаться к нему как к своему главе. Министры окажутся совсем бессильными, «и это будет наихудшим злом». У гугенотов Конде будет в большом почете, так как он их полностью удовлетворит. Кроме того, за ним утвердится слава, что именно ему удалась реформа Совета.[746]

Вильруа видел, что, отказав принцу в этом пункте, правительство развяжет войну. Поэтому он настаивал перед королевой на необходимости этой уступки. Сперва королева с гневом отвергла оба требования. Но Вильруа подсказал ей способ удовлетворить д'Анкра отдачей ему Нормандии,[747] а насчет Конде «сказал ей на ухо, что не следует противиться тому, чтобы дать перо человеку, руку которого она сможет удержать, когда захочет. Поняв смысл этих слов, королева позволила ему вернуться (в Луден, — А.Л.) и заключить мир, что он и Сделал».[748] Смысл этих слов Вильруа заключался в том, чтобы ценой этой уступки (как видим, Вильруа полагал, что она будет фиктивной) отколоть Конде от прочих принцев, привлечь его в Париж и там держать под контролем, а в случае недоразумений прибрать его к рукам. Нет сомнений, что под этими выражениями подразумевался арест Конде. Напомним, что об этой мере при дворе толковали еще осенью 1615 г., что авторами ее считались Доле и Бюльон, удаления которых Конде тогда требовал и в начале 1616 г. добился. Причиной своего нежелания приехать (в Париж в июле-августе 1615 г. Конде тоже выдвигал боязнь ареста. Мысль о таком исходе прямо-таки носилась в воздухе. О ней прекрасно знали гугенотские гранды, желавшие войны (Роган, Сюлли, а с ними заодно и Вандом) и указывавшие принцу на опасность для него постоянного пребывания в Париже, тем более что все обещания, которые ему давало правительство, могли быть нарушены.[749]

Но несмотря на все угрозы, Конде твердо стоял на своем. Он рассчитывал провести полную смену правительства и отставить старых. министров,[750] что дало бы ему в руки всю власть и обезопасило его от ареста.

Таким образом, правительство сделало вид, что в этом важнейшем вопросе оно уступает. Но Вильруа ограничился только этой уступкой, т. е. согласился дать Конде лишь право подписи. Сама же реформа Королевского совета должна была быть разработана и осуществлена при участии Конде и других принцев только после заключения мира.[751]

14 марта королевские уполномоченные вернулись в Луден и привезли ответ короля. На следующий день Конде и другие гранды в частном порядке узнали о решении насчет их личных требований. Конде был очень доволен и заявил о желании скорейшего заключения мира.[752] Но королевским уполномоченным пришлось еще долго и упорно торговаться. Смысл этих длительных переговоров может быть сведен к следующему. Особенно много спорили по поводу § 1 наказа третьего сословия. Конде настаивал на резкой и точной формулировке этого пункта, так как это был один из главных козырей в его дипломатической игре.[753] Здесь он бил наверняка, пользуясь опытом, приобретенным на Генеральных штатах, и зная, что правительство особенно боится трений с Римом, ввиду тревожной обстановки в северной Италии. Поэтому он был непримирим и лишь тогда, когда выторговал себе и Лонгвилю все основные требования, согласился на принятие осторожной и двусмысленной формулировки, составленной Вильруа.[754] По требованию последнего, де Ту убедил гугенотов, чтобы и они больше не настаивали на этом пункте.

Такая же судьба постигла и другие «общие» требования принцев, послужившие лишь разменной монетой в дипломатии Конде.