Таким образом, феодальная анархия охватила почти весь запад страны, от Бретани до Беарна. Опасаясь народных волнений, правительство всячески стремилось к скорейшему миру.[725]
Но Конде ждал приезда гугенотов из Нима, и фактически переговоры начались лишь 16 февраля. Против королевских уполномоченных выступал Конде со своими приверженцами, гугенотские гранды и депутаты нимской конференции, т. е. вожди дворянства западных и северо-восточных провинций обоих вероисповеданий.[726]Само же правительство олицетворялось в то время, королевой-матерью, канцлером Силлери, президентом Жаненом и двумя государственными секретарями.[727]
Маршал д'Анкр находился в Пикардии и подолгу бывал без известий от двора,[728] так что непосредственное его влияние на королеву в то время исключено. Зато влияние его жены, Леоноры Галигаи, было очень велико. Она была тесно связана с небольшой группой финансовых дельцов, среди которых находились Бюльон и Доле, сторонники крайних решительных мер против принцев вплоть до ареста Конде. Удаления именно их требовали парламент и Конде еще в мае-августе 1615 г. В январе 1616 г. королева вынуждена была пожертвовать Бюльоном и командором Силлери,[729] который как бы олицетворял собой союз с Испанией, поскольку был чрезвычайным послом, оформившим этот союз. Вопрос об удалении Доле был снят его смертью.Таким образом, состав правительства оставался прежним. Инструкции, данные королевским уполномоченным, разрешали вести переговоры только о делах государственных. Все личные претензии грандов, должны были переадресовываться правительству. О новых привилегиях для гугенотов не могло быть и речи.[730]
22 февраля принцы предъявили свои «общие пункты».[731]
Это была сводка всех основных, уже известных нам требований рассчитанных на завоевание программе грандов самой широкой популярности. Там фигурировали принятие § 1 наказа третьего сословия, отмена постановлений Тридентского собора, отмена полетты, сокращение пенсий и тальи и т. д. и т. п. На первом месте было выставлено требование тщательного следствия по делу об убийстве Генриха IV, требование, которое по расчетам принцев должно было найти горячий отклик в народе. Но были и другие пункты, в выполнении которых гранды были действительно заинтересованы. К ним относились требование выполнить наказ гугенотской конференции, загладить все «обиды», нанесенные Конде в 1614–1615 гг. муниципалитетом Пуатье и бордосским парламентом, а также требование срытия крепости в Амьене. Последнее было особенно важно для Лонгвиля, а так как он был одним из самых надежных союзников Конде, то принц особенно рьяно защищал его интересы. В основном требования принцев являлись компиляцией из всех злободневных вопросов. Но, разумеется, дело вовсе не в них. Они лишь должны были служить принцам козырями в их дипломатической игре.Правительство (т. е. Жанен, канцлер и государственные секретари) совершенно точно определило суть требований Конде: «Они составлены больше с целью завоевать благорасположение всех сословий королевства, смутить и совратить умы, чем с целью содействовать общественному благу»[732]
. Соответственно этой оценке, оно дало ответ на требования принцев. Пройдя через редакцию Вильруа, большого искусника по части сглаживания острых углов, ответы правительства никак не могли удовлетворить принцев, ибо за гладкими формулировками ясна была уклончивая позиция министров по поводу гугенотов и относительно § 1 и т. д., а главное по поводу реформы Королевского совета.Тогда принцы заявили 1 марта о своем недовольстве и желании разорвать переговоры.[733]
В эти дни к Конде официально присоединился Вандом, армия которого почти равнялась по численности армии принцев и военные силы грандов возросли примерно вдвое.[734] Из-за границы приходили невеселые вести. Венецианцы дали понять правительству, что никакой помощи от них ждать не следует.[735] Мориц Гессен-Кассельский холодно отклонил все разговоры о помощи Франции со стороны Унии, выразив «твердую уверенность, что король не будет нуждаться ни в людях, ни в средствах, чтобы рассеять все беспорядки».[736]Необходимо добавить для полноты картины, что английский посол пребывал в Лудене в тесном контакте с Роганом.