Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

Итак, первая стадия переговоров происходила в обстановке непрестанного увеличения сил принцев, и это позволяло последним крепко держаться за свои требования. Положение королевы оказалось особенно трудным ввиду непримиримой позиции, которую заняли Гизы, всеми мерами боровшиеся против усиления партии Конде. Двусмысленное поведение гугенотской аристократии, выжидавшей время и не высказывавшейся пока открыто, еще более усугубляло опасения правительства. Дело явно клонилось к войне.

Письмо Вильруа от 16 апреля настолько ясно излагало сомнения и тревоги его и королевы, что вся королевская делегация в целом была чрезвычайно встревожена этими вестями. Жанен ответил 18 апреля очень длинным письмом, где наиболее подробно изложил свою аргументацию в пользу мира. Она сводится в основном к уже известным нам положениям, но особенно сильно звучит в этом письме опасение, что война привлечет гугенотов к принцам и ±ем увеличит их силы. «Те, кто еще не высказался открыто за них, не считают пока себя виновными в оскорблении их величеств, и их можно будет оттянуть к себе. Если же война начнется, они сочтут себя защищенными, лишь присоединившись к ним (т. е. принцам, — А.Л.), и таким образом в государстве образуется новая партия, которая примкнет ко всем недоброжелателям».[395]

После письма Вильруа уже не оставалось сомнений, что ответ королевы на требование крепостей будет отрицательным. Конде официально заявил, что требование крепостей было высказано Мэном и Бульоном без его ведома и согласия, а что на деле он стремится только к исполнению «общих требований», удовлетворение которых королева должна обеспечить некоторыми гарантиями.

Эта декларация Конде была рассчитана, несомненно, не на делегатов, которые прекрасно знали ей цену, а на широкую публику, и преследовала следующую цель: поскольку для принцев стало ясно, что королева не согласится на заключение мира и откажет им в крепостях и что надо готовиться к войне, — следовало публично выразить удовлетворение по поводу согласия королевы на «общие» требования. Тогда вина за срыв переговоров и за открытие военных действий легла бы целиком на правительство, и принцы могли бы использовать это обстоятельство в качестве весьма эффективного метода агитации в свою пользу.[396] Заявление принца в форме lettres patentes от имени его и всех примкнувших к нему грандов и дворян[397] было разослано повсюду с гонцами, разнесшими весть о заключении мира.[398]

На деле же до него было еще дальше, чем в предыдущие дни. При разговоре об «общих требованиях» снова выплыли все прежние разногласия. Сказка про белого бычка начиналась сначала. «Намереваясь выяснить вопрос о желаемых принцами общих требованиях и гарантиях, я наткнулся на такие трудности, что отлично вижу, что они никогда не прекратятся, если не договориться сперва о личных претензиях».[399] Все же принцы пошли на некоторые уступки. Они не возражали против обоюдного разоружения, требуя себе лишь гарнизонов в Суассоне и Мезьере до момента подписания договора. Затем они стали просить Амбуаз уже не навсегда, а на срок, до окончания Генеральных штатов. Встревоженный сообщениями Вильруа, Жанен отверг с негодованием и этот вариант, хотя на деле был готов на него согласиться. Однако эти сниженные требования были высказаны опять-таки только Мэном и Бульоном, пытавшимися, очевидно, в частном порядке нащупать какую-то возможность соглашения. С этого момента трещина между двумя группами грандов определяется вполне отчетливо. После отъезда Конде из Суассона Невер последует за ним, и оба они займут непримиримую позицию, а Мэн и Бульон — уступчивую.

Не дождавшись прибытия Бюльона с официальным отказом королевы, Конде выехал 19 апреля в Ретель.[400] Не оставалось сомнений, что принцы готовились к войне; как раз в эти дни они роздали крупные суммы денег для найма войск, да и отъезд Конде заставлял бояться какого-нибудь враждебного акта с его стороны. Жанен, у которого совесть была очень неспокойна, ибо он знал о приближении к Шампани (вопреки соглашению) королевских полков и швейцарцев, был крайне встревожен и умолял Вильруа настаивать на заключении мира, чтобы «подавить зло, которое на наших глазах растет с каждым днем». Он призывал, пока не поздно, купить грандов «по возможности более дешевой ценой»,[401] будучи уверен, что война принесет с собой гораздо более тяжкие условия мира.